ни разу не был в Большом театре. Мне хоть бы зал посмотреть... 

Я уж совсем отчаялся повысить свой культурный уровень, к чему призывал 

меня Жеглов на комсомольском собрании, когда он сипло сказал: 

- А вот и красавец наш пожаловал... 

Отчаянно всматривался я в поток людей, шествующих по гардеробу: 

офицеры при всех своих орденах и регалиях, служащие в заутюженных 

шевиотовых костюмах, женщины с модной шестимесячной завивкой и в 

панбархате, а некоторые даже с чернобурками через плечо, иностранцы, одетые 

вроде бы скромно, но чем-то сразу отличающиеся от наших... 

- Не туда смотришь, - шепнул Жеглов. - Вон он, у того прилавка, в 

сером костюме. 

Смотрел я на Ручечника и не мог поверить. Я уж начал привыкать к тому 

злому маскараду, на котором мы все время вертимся с Жегловым, приподымая на 

людях маски, чтобы выволочь волков из-под овечьей шкуры, но с каждым разом 

продолжал удивляться, как много сил затрачивают люди, чтобы выглядеть не 

тем, кем они являются в жизни на самом деле... 

Ручечник был похож на иностранца - в замечательно красивом сером 

костюме, в белой глаженой рубахе с полосатым галстуком, на котором ярко 

искрилась булавка, в толстых башмаках "шимми" и с красивой палкой, на 

которую он грузно опирался. 

- Он что, хромой? - спросил я Жеглова. 

- Ну да! Ты с ним побегай наперегонки! Он трость для понту носит, 

солидности добирает! 

Настоящим иностранцем выглядел Ручечник. Вот только его женщина была 

не похожа на сухоногих очкастых жен дипломатов - была она белая, ленивая, 

невероятно красивая, с огромной короной из темно-русых кос. Ручечник подал 

ей руку, и они чинно пошли по гардеробу к выходу в фойе: ни дать ни взять - 

варяжский гость прибыл. Лишь ненадолго задержались они в толчее у 

гардероба, где раздевались зрители из лож бенуара - там прямо и висела 

таблица: "Ложи бенуара". 

Жеглов дернул меня за руку: 

- Ну-ка давай! Ходу! 

Мы пристроились за ними и так и слонялись метрах в десяти до самого 

звонка. Жеглов велел мне не спускать с них глаз, исчез на несколько минут, 

и я видел, как он тряс за лацкан администратора. Не знаю, что он ему 

говорил, но, во всяком случае, когда мы подошли к ложе номер четыре, 

капельдинер пропустил нас без звука на два свободных места в глубине ложи. 

С этого места мне не очень хорошо было видно всю сцену, потому что она была 

огромная - высотой этажей в пять, наверное, - но зато из сумеречной глубины 

нам было хорошо видно Ручечника с его дамой, которые сидели точно в такой 

же ложе, но на противоположной стороне зала. 

Я хотел придвинуться поближе к барьеру, чтобы получше разглядеть зал, 

который я до этого видел только в кино, но Жеглов дернул меня и сердито 

сказал: 

- Не лезь! Сиди тут, в глубине. 

- Интересно посмотреть - когда еще попадем сюда? 

- Тоже мне, театрал отыскался! - фыркнул негромко Жеглов. - Твое дело 

шестнадцатое - за клиентом смотреть... 

- А чего на него сейчас смотреть? Куда он денется до антракта? 

- Ну и даешь же ты, Шарапов? А чего он, по-твоему, в гардеробе около 

англичан терся? 

Честно говоря, я там никаких и англичан не разглядел, а уж тем более 

не видел, что Ручечник около них терся. Он как разделся, так и пошел в 

фойе, задержавшись на секунду в толкучке у выхода из гардероба. 

Жеглов сказал задумчиво: 

- Я не очень уверен, конечно, но сдается мне, что он у того бобра 

номерок уже увел... 

Пришли три женщины на передние места в нашей ложе. Жеглов их очень 

галантно пропустил, пододвинул стулья, пошутил с ними, обещал принести в 

антракте лимонад, и тут погас наконец свет. 

На освещенную трибунку перед оркестром взошел седой толстый старик в 

черном костюме с красивыми блестящими лацканами, поклонился залу и взмахнул 

палочкой. 

Играла прекрасная музыка, потом раздвинулся огромный занавес, расшитый 

темно-золотыми колосьями, и открыл исключительной красоты вид. Чего там 

только не было: старинный замок, заснеженные горы, озеро - как настоящее. 

Не знаю, сколько прошло времени, но так нравилось мне представление, что 

показалось, будто все это промелькнуло в один миг, как из окна мчащегося 

поезда, жаль только, Вари со мной не было. Жеглов толкнул меня сильно в 

бок, я встрепанно помотал головой, взглянул в ложу напротив - Ручечника с 

его красавицей там не было. 

Жеглов уже выходил из ложи в коридор, я проскользнул за ним следом, 

наши соседки, по-моему, и не заметили, как мы исчезли. Жеглов быстро шел по 

коридору, говоря мне на ходу: 

- Я возьму Ручечника, он где-нибудь неподалеку пасется, а ты дай ей 

надеть шубу. Перехвати у дверей и зови сразу гардеробщиков... 

Она шла мне навстречу, высокая, шикарная, с развевающимися полами 

переливчато-блестящей коричневой шубы, голова ее была гордо закинута назад, 

она небрежно помахивала сумочкой на ремешке с таким видом, будто, мол, сто 

раз она видела такие балеты, не понравилось ей, - стало быть, сидеть тут, 

скучая, и не подумает! От мысли, что мне надо ее арестовывать, всю такую из 

себя прекрасную, я даже оробел; у меня не только вроде нее знакомых сроду 

не бывало, но и разговаривать с такими королевами не доводилось. Но 

все-таки сказал я довольно твердо: 

- Подождите, гражданочка, мне поговорить с вами надо... 

Не останавливаясь, вздернув еще выше голову, она бросила мне на ходу: 

- Я с незнакомыми мужчинами не разговариваю!.. 

И почему-то эти слова сняли с меня неловкость, рассеялось ощущение, 

что я совершаю какую-то глупость и все это вообще происходит по 

недоразумению. Я взял ее под руку и сказал: 

- Я незнакомый мужчина из МУРа, так что поговорить придется. - И уже 

манил к себе седенького прилизанного гардеробщика. 

И она вдруг сделала неуловимое движение, струйкой воды скользнула из