знаешь: "первым делом, первым делом самолеты..." 

x x x 

10 октября 1945 года в Октябрьском зале 

Дома Союзов состоится 34-й тираж 

Государственного займа 2-й пятилетки, 

выпуска четвертого года. 

Объявление 

Мы вышли с Петровки около девяти вечера, и ночь, разжиженная желтыми 

тусклыми огнями на бульварах, непроницаемо расползлась по окрестным 

переулкам. Накрапывал мелкий дождь, ветер с грохотом рвал на крышах 

отставшие листы толя и жести, и мы зябко кутались в свои тощие плащи. С 

Каретного вышли на Колобовский, спустились к цирку, перепрыгнули через 

забор огромного недостроенного дома, мрачно темневшего провалами оконных 

проемов. В этом здании должен был разместиться не то какой-то новый театр, 

не то новый цирк, но из-за войны стройку забросили, не успев положить 

кровлю, и время обошлось с ним не хуже, чем хорошая бомбежка. Мне это 

здание сильно напоминало развороченный собор святого Николая в Берлине, в 

котором немцы установили противотанковую батарею, и мы их выкуривали оттуда 

просто мучительно - долбили храм прямой наводкой. 

Эту заброшенную стройку тоже будто брали приступом - повсюду были 

навалены груды битого кирпича, дыбились катушки старых кабельных барабанов, 

надолбами торчали треснувшие бетонные балки. Мы присели с Жегловым на 

перевернутый ящик, и я спросил его: 

- А кого мы тут ждем? 

- Знающих людей... - коротко сказал Жеглов, и мне в темноте 

показалось, будто он усмехается. 

- Они нас тут в темноте не углядят, твои знающие люди. 

- Я их сам угляжу, - хмыкнул Жеглов. 

- Но ведь... - собрался я пуститься в обсуждение, но Жеглов положил 

мне руку на плечо и шепнул: 

- Давай помолчим. Так лучше будет... 

И мы с ним молчали. Довольно долго. Пока я вдруг не услышал шорох - 

сыпались обломки под ногами, шаркали подметки по мусору. Я толкнул Жеглова 

в бок - идут! Глаза мои уже привыкли к темноте, и я увидел, как Жеглов 

вытянул шею, тщательно прислушиваясь, и осталось у меня слабое утешение - 

со слухом у меня лучше, чем у него. В черном сумраке я увидел силуэт 

человека. Жеглов еле слышно присвистнул два раза: "фью-фью!" И тот ему 

ответил так же. Жеглов мне сказал: 

- Подожди меня тут... 

Он неслышно скользнул в темноте к знающему человеку, и мне тоже было 

на него любопытно взглянуть, но у Жеглова были, по-видимому, в этом смысле 

другие планы. 

Тихо здесь было, за забором. Из-за домов проникал сюда отсвет фонарей, 

с улицы доносился дребезг колес на разбитой мостовой. И в слабом отсвете я 

видел четкие фигуры Жеглова и его знающего человека, будто вырезанные из 

черной бумаги, как это очень ловко делал в фойе "Урана" инвалид всем 

желающим за рубль: вырезали и забыли наклеить на картон, и от этого они все 

время в разговоре шевелили руками, наклонялись друг к другу, и мне 

казалось, что они играют в китайский бокс - потычут пальцами, 

побарахтаются, разойдутся и снова бросаются в бессильную атаку. 

Потом этот человек быстро и незаметно исчез, а Жеглов свистнул и 

помахал мне рукой. Я подошел и, хотя мне очень хотелось узнать, что сказал 

знающий человек, спрашивать все-таки не стал - Жеглов ведь не хотел, чтобы 

я слышал их разговор, будто я посторонний и мог кому-то растрепаться. 

Мы вышли на Цветной бульвар, и я подумал о том, как мы все время 

неотвратимо крутимся вокруг места, где убили Васю Векшина; что бы ни 

происходило, мы так или иначе выходили сюда, и я не мог понять, случайность 

это или есть какой-то тайный смысл в том, что мы снова и снова попадаем на 

Цветной. 

Перешли мы через трамвайную линию и отправились в глубь Сухаревского 

переулка. Жеглов покосился на меня и спросил: 

- Ты чего надулся, как мышь на крупу? 

- Я? Ничего я не надулся! Это тебе показалось... 

- Ха, показалось! А то я не вижу. 

- А если видишь, то чего спрашиваешь? 

- Ох, Шарапов, беда мне с тобой - сколько же еще тебя надо будет 

учить? Со временем ты уразумеешь, что оперативная работа требует доверия 

собеседников, спокойствия в разговоре, что всякий третий гораздо более 

лишний, чем в любви! 

- Зачем же ты меня с собой взял? Чтобы с места на место не скучно было 

ходить? 

Жеглов весело засмеялся: 

- Как зачем? А если мой собеседничек захочет меня ножиком потрогать? 

Они ведь люди ужасно грубые и нервные... 

И я так и не понял, всерьез говорит Глеб или шутит, потому что он 

оставил меня неожиданно в какой-то подворотне, пробормотав: 

- Одну минутку... - И постучал в окно бельэтажа - "тук-тук". И еще три 

раза подряд - "тук-тук-тук". В окне погас свет, мелькнуло чье-то лицо за 

стеклом, приплюснулось блином и исчезло. Жеглов пошел во двор, сказав мне: 

- Ты тут на лавочке посиди пока... 

Всклокоченная старуха прошагала от дверей к сараям, в тени которых 

пристроился Жеглов, и что-то они там долго бурчали промеж себя, и старуха 

рокотала, как мотор на больших оборотах, и Жеглов ее укрощал все время: 

- Понятно, понятно... Бабаня, не определяйте голосом... Тише... Да не 

гудите вы так!.. 

Потом мы поднялись по Сухаревскому, пересекли Сретенку и через Даев 

переулок начали петлять по проходным дворам, по каким-то задворкам вышли на 

Ананьевский. Я не выдержал и спросил: 

- Ну что? 

- А ничего! - беззаботно сказал Жеглов. - Не знают они ни хрена... 

И здесь с кем-то разговаривал Жеглов в подъезде, и лица этого мужика я 

тоже не видел. В троллейбусе проехали по Мещанке и сошли на Капельском, и 

тут возобновился наш головокружительный обход по бесчисленным проходным 

дворам, тупикам, по баракам, старым покосившимся домишкам, и только по