была приемка - продолговатая комната, соединенная с двором пологим дощатым 

тоннельчиком, по которому на подшипниковых тележках свозили в подвал товар. 

Тоннельчик выходил в приемку двойными широченными дверями, почти воротами, 

которые запирали изнутри накидным кованым крюком. Наверху, во дворе, 

тоннельчик заканчивался такими же воротами, а снаружи был здоровенный 

амбарный замок, навешенный на толстую железную полосу. Воры легко 

выворотили замок из подгнившего дерева вместе с петлями. А ворота в приемку 

взломали: рядом с ними валялся заточенный с одного конца карась - массивный 

полуметровый воровской ломик, - которым поддели одну доску двери, расщепили 

ее, а потом просто скинули крюк. Сейчас трудно было сказать, как попал в 

приемку сторож - проходил ли ее очередным дозором или, привлеченный 

каким-то шумом, явился посмотреть, в чем дело, - но только встретили его 

здесь в полутьме - сейчас для осмотра и фотографирования вместо тусклой 

складской лампешки Гриша специально ввернул сильную, стосвечовую. Сторожа 

ударили сзади топором по голове и, видно, сразу же убили: по брызгам крови 

на стене, по расположению тела эксперт уверенно определил, что беднягу как 

свалили с ног, так больше с места и не трогали. Можно было даже представить 

себе, с какого места это сделали: в боковой стене приемки был этакий 

аппендикс - закуток вроде кладовки, метра полтора на полтора, с толстой, 

обитой жестью дверью, открывавшейся наружу; из этой кладовки, скорей всего, 

и нанесли удар. Я еще заметил, что на клине и обухе топора есть следы 

побелки, и внимательно осмотрел стены и потолок кладовки. На потолке я 

нашел свежую, довольно глубокую борозду, - видно, убийца чиркнул топором по 

потолку, доставая жертву. 

В приемку ворвался Абрек, за ним следом - его проводник Алимов. 

Наверное, они заканчивали круговой осмотр магазина. Абрек обежал комнату, 

наткнулся на какую-то тряпицу, взвыл и дернул Алимова на выход, в 

тоннельчик, дернул с такой силой, что проводник еле удержался на ногах. 

- Свежий след взял! - крикнул он Жеглову. - Давай кого-нибудь со 

мной!.. 

Мне еще не приходилось видеть, как собака работает по следу, и я, 

глянув на Жеглова, ткнул себя пальцем в грудь. Глеб кивнул, и я помчался 

следом за проводником, выскочил на улицу и увидел, что тот уже пересек 

пустырь, пробежал мимо детской песочницы и устремляется к дровяным сараям в 

конце двора. Сделал я гвардейский рывок, как учил когда-то старшина 

Форманюк, и догнал Алимова у крайних сараев. Между ними был широкий проход 

в следующий двор, расположенный чуть ли не на два метра ниже первого, 

поэтому мы выскочили на крышу нового сарайчика с убогой голубятней на краю, 

и Абрек, бежавший на всю пятиметровую длину "вожжи", сделал гигантский 

прыжок, распластавшись в воздухе, как на картине. Алимов и я сиганули за 

ним, причем я чуть не свалился, зацепившись ногой за проволочную сетку 

голубятни. Так же резво пробежав двор, Абрек выскочил в тихий переулок, 

покрытый неровным булыжником, с земляными обочинами, заросшими грязной 

пожухлой травой. Оглядевшись, я сообразил, что это не переулок - это тупик, 

выходящий к товарному двору Ржевского вокзала. А собака, перебежав улочку, 

рванула снова во двор, застроенный все теми же сараями, выросшими, как 

грибы, во время войны: кругом были кирпичные дома с паровым отеплением, и 

дрова потребовались только в войну, когда пришлось людям греться 

индивидуально - нескладными железными печурками, жравшими уйму дров, 

нещадно дымившими и уродовавшими комнаты суставчатыми рукавами труб, 

упертых в форточки... 

Снова песочница, откос, выходящий на крышу, снова голубятни - и все 

это в таком немыслимом темпе, что я на ходу расстегнул воротничок 

гимнастерки и с уважением посмотрел на Алимова, мчавшегося вперед так же 

неутомимо, как его стремительный мускулистый Абрек. И снова покрытый жухлой 

осенней травой тупичок, и в конце его приземистая краснокирпичная 

трансформаторная будка с устрашающим черепом на двери и надписью: 

"Смертельно!" Около будки Абрек затормозил так же стремительно, как бежал; 

из-под передних лап его брызнула комьями земля. Прижав огромную голову 

прямо к земле - хвост торчком, - он быстро поводил носом налево-направо, а 

потом вдруг, поднявшись на задние лапы, уперся передними в дверь будки - 

громадный, в человеческий рост, - и громко, радостно, басовито гавкнул, 

оглядываясь на Алимова и как бы приглашая его к немедленным действиям. 

Алимов погладил пса по голове, кивнул мне на дверь: 

- Здесь! 

Честно говоря, я с большим сомнением осмотрел здоровенный навесной 

замок, потом обошел будку со всех сторон - дверь была одна, кроме нее, 

отверстий в кирпичной кладке не было. Я взял носовой платок, обернул им 

замок, потряс его, потянул за дужку, и мне показалось, что она поддается. Я 

потянул сильнее и, к моему великому удивлению, дужка вышла - замок 

открылся. Торопясь, я вытащил замок из петель, схватился за ручку, дернул 

дверь на себя, но меня остановил Алимов: 

- Постой, Володя... А если там кто-нибудь... 

Стоя сбоку от двери, мы осторожно открыли ее, и Алимов на самом 

коротком поводке запустил в будку собаку. Радостный басовитый лай ее, 

перемежавшийся неожиданным щенячьим каким-то повизгиванием, возвестил о 

том, что в будке никого нет, и мы вошли внутрь, широко распахнув дверь для 

света. Под запыленным трансформатором вдоль стен навалом лежали вещи: два 

рулона мануфактуры, несколько костюмов, пальто, коробки с обувью, два белых 

мешка с сахаром и еще много всякого добра - впопыхах все сразу и не 

разглядеть... 

Я от души хлопнул по плечу Алимова, тот весело подмигнул, и мы разом 

захохотали, довольные собою, и друг другом, и распрекрасной нашей собачкой.