случай подмять, потом под другой, потом начать им затыкать дыры каждый раз 

в следствии, как только нам с тобой понадобится, то это не закон тогда 

станет, а кистень! Да, кистень... 

Все замолчали, и молчание это нарушалось только гулом и тарахтением 

старого изношенного мотора, пока вдруг Коля Тараскин не сказал со смешком: 

- А мне, честное слово, нравится, как Жеглов этого ворюгу 

уконтрапупил... 

Пасюк взглянул на него с усмешкой, погладил громадной ладонью по 

голове, жалеючи сказал: 

- Як дытына свого ума немае, то с псом Панаской размовляе... 

И ничего больше не сказал. Шесть-на-девять стал объяснять насчет 

презумпции невиновности. А Копырин притормозил, щелкнул рычагом: 

- Все, спорщики, приехали. Идите, там вас помирят... 

Дом стоял в Седьмом проезде Марьиной рощи, немного на отшибе от 

остальных бараков. Был он мал, стар и перекошен. Свет горел только в одном 

окне. Жеглов велел Пасюку обойти дом кругом, присмотреться, нет ли черного 

хода, запасных выходов и нельзя ли выпрыгнуть из окна. 

А мы стояли, притаившись в тени облетевшего кустарника. Пасюк, сопя, 

обошел дом, заглянул осторожно в окна, махнул нам рукой. Жеглов постучал в 

дверь резко и громко, никто не откликался, потом шелестящий женский голос 

спросил: 

- Это ты, Коля? 

- Да, отворяй, - невнятно буркнул Жеглов, и долго еще за дверью 

раздавался шум разбираемых запоров. Потом дверь распахнулась, и женщина, 

придерживая в ковшике ладони коптилку, испуганно сказала: 

- Ой, кто это? 

- Милиция. Мы из МУРа. Вот ордер на обыск... 

Мы вошли в дом и словно окунулись в бадью стоялого жаркого воздуха - 

пахло кислой капустой, жаренными на комбижире картофельными оладьями, 

старым рассохшимся деревом, прогорелым керосином и мышами. Я заглянул за 

ситцевую занавеску, там спали в одной кровати два мальчика лет пяти-семи, 

повернулся к оперативникам, шумно двигавшим по комнате стулья, сказал 

вполголоса: 

- Не галдите, ребята спят... 

Жеглов усмехнулся, кивнул мне, усаживаясь плотно за стол: 

- Давай, командир, распоряжайся! 

Я взял лежащий на буфетике паспорт, раскрыл его, прочитал, взглянул в 

лицо хозяйке: 

- Моторина Вера Степановна? 

- Я самая... - От волнения она комкала и расправляла фартук, терла его 

в руках, и от беспорядочности этих движений казалось, будто она непрерывно 

стирает его в невидимом корыте. 

- У вас будет произведен обыск, - сказал я ей нетвердым голосом и 

добавил: - Деньги, ценности, оружие предлагаю выдать добровольно... 

- Какое же мое оружие? - спросила Моторина. - Все ценности мои на 

лежанке вон сопят. А кроме этого, нет ничего у меня. Карточки продуктовые 

да денег сорок рублей. 

- Тогда сейчас пригласят понятых, и мы приступим к обыску, - 

предупредил я. 

- Ищите! - развела она руками. - Чего найдете - ваше. 

- А вы не удивляетесь, что обыск у вас делают, гражданочка дорогая? - 

спросил Жеглов, облокотившись на стол и положив голову на сжатые кулаки. 

- Чего ж удивляться! Не от себя небось среди ночи в мою хибару 

поехали. Раз ищете, значит, вам надо... 

- А с чего вы живете? С каких средств, спрашиваю, существуете? - 

Жеглов, прищурясь, смотрел на нее в упор. 

- Портниха я, дают мне перешивать вещички, - вздохнула она глубоко. - 

Там перехвачу, сям перезайму - так и перебиваемся... 

- Кто дает перешивать? Соседи? Знакомые? Имена сообщить можешь? 

- Разные люди, - замялась Моторина. - Всех разве упомнишь... 

- А-а-а! - протянул Жеглов. - Не упомнишь! Тогда я напомню, коли 

память у тебя ослабла: у воров ты берешь вещички, перешиваешь, а 

барыги-марвихеры их забирают и, пользуясь нуждой всеобщей, продают на 

рынках да в скупках. Так вот вы все и живете на людской беде и нужде... 

- Ну да, - кивнула согласно Моторина. - Вон я как на чужой беде 

забогатела, мне самой много - хочешь, с тобой поделюсь... 

- А ты меня не жалоби, - мотнул головой Жеглов. - Ишь, устроила - клуб 

для воровских игр и развлечений... 

Он широко взмахнул рукой, как бы приглашая всех полюбоваться на 

патефон с набором пластинок и гитару с пышным бантом на стене. 

- Тебя, видать, разжалобишь, - сказала Моторина и, повернувшись ко 

мне, предложила: - Вы, гражданин, ищите, чего вам надо. А хотите - 

спросите, может, я сама скажу, коли знаю, чтобы и время вам не терять... 

- К вам когда приходил Фокс? - наугад спросил я. 

- Фокс? Дня два тому или три... 

- А зачем приходил? Что делал? 

- Ничего не делал. Он у меня вещи свои держит, с женой не живет. Вот 

он забрал шубу и ушел... 

- Какие вещи? - посунулся я к ней. 

- Чемодан, - спокойно сказала Моторина. Зашла за занавеску и вынесла 

оттуда кожаный желтый чемодан с ремнем посредине - точно по описанию 

чемодан Ларисы Груздевой. 

- А какую, вы говорите, шубу он взял? 

- Так я разве присматривалась? Черная меховая шуба, под котик она, 

кажется. Сложил ее в наволочку и унес. 

В чемодане оказались чернобурка, платье из панбархата, темно-синий 

вязаный костюм, две шерстяные женские кофты - почти все вещи, похищенные из 

квартиры Ларисы. Это была неслыханная удача, в нее было трудно поверить. 

Оставалось только понять, как эти вещи от Груздева попали к неведомому 

Фоксу. Если бы его удалось задержать, все встало бы тогда на свои места. 

- А как попал к вам Фокс? - спросил я. 

- Его привел как-то несколько месяцев назад Петя Ручечник. Сказал, что 

знакомец его, в Москву он в командировки часто наезжает, а с гостиницами 

плохо, просил приютить. Он мне платил помаленьку... 

- Фокс в последний раз как выглядел? 

Моторина с удивлением взглянула на меня, неторопливо объяснила: 

- Приличный человек, одет в военное, только без погон. Очень