сказал, что Пасюка правильно выгонят из школы - если ты такой умный, то 

ходи в Академию наук, а не в шестой класс... 

Шесть-на-девять рассказывал мне какую-то невероятную историю, о том, 

как его безумно любила известная укротительница зверей, но ее отбил у него 

поляк фокусник, обращавшийся к дрессировщице не иначе как "наипенькнейшая 

паненка"... Врал Гриша безыскусно, но вдохновенно, и, глядя сейчас на его 

толстые очки, запотевшие от возбуждения, вздымающуюся цыплячью грудь и 

широкие взмахи тощих рук, я не сомневался, что фотограф и сам верит в эту 

небывалую любовь с укротительницей. Гриша наверняка бы еще многое припомнил 

из их замечательного романа, но пришел ухмыляющийся Жеглов и скомандовал: 

- Подъем, братва! Общегородская операция... Начальство распорядилось 

проверить опергруппами - при поддержке территориальной милиции - все 

неблагополучные места, где имеет обыкновение собираться преступный элемент, 

"безопределенщики" и девицы сомнительного поведения. 

Жеглов похохатывал своим звонким баритончиком и мотал головой, будто 

его кто-то щекотал. 

- Ничего смешного не бачу, - сказал Пасюк. - Опэрация як опэрация. 

Нормальная прочистка... 

- Это-то точно, но вот другое смешно, - веселился Жеглов. - Поп из 

церкви у Покровки, епископ Филимон, вчера двух девок домой пригласил, уж не 

знаю, каким макаром он их там исповедовал, только издергались они сливянки. 

Поп, естественно, так жрать наливку не может, как эти девицы, и заснул. А 

они махнули у него наперсный крест золотой и подорвали оттуда когти... 

- Что же это, выходит, из-за попа какого-то блудного весь сыр-бор 

загорелся? - возмущенно вздыбился за столом Тараскин, которому уже до 

смерти надоела писанина. 

Жеглов резко оборвал смех, будто швейной машинкой губы сострочил. 

Посмотрел на Тараскина сверху вниз, потом, избочась, словно разглядеть 

хотел, откуда этот фрукт тропический здесь взялся, сказал не спеша и каждое 

словечко, как семечко, через губу сплевывал: 

- А по-вашему, товарищ Тараскин, выходит, что если он не токарь, а 

культовый служитель, то ему в нашей стране и правозащита не гарантирована? 

- Пусть с бабами срамными не валандается, - мрачно сказал Коля. 

- Твоя забота, Тараскин, преступление раскрывать, а не за моральным 

обликом епископов следить. А уж синод ихний пусть разбирается по части 

блуда... Мы же с тобой должны разыскать вещь, имеющую огромную 

художественную ценность, понял? Они завтра этот византийский крест сплавят 

барыгам, а те его в лом перемнут, им наши культурные ценности до лампочки. 

Мне было не очень понятно, чего это так Глеб сердцем ударяется об 

украденный епископский крест, но я уже научился улавливать оттенки 

жегловских интонаций, особенно когда тот "воспитывал" опергруппу, и мне 

показалось, что весь этот разговор - просто так. Еще утром я видел в 

дежурной части попа - дряблого тряпочного мужичишку с постным благостным 

лицом, без признаков возраста или особых примет. И мне показалось 

неправдоподобным, чтобы такой невзрачный человек еще интересовался 

женщинами. 

А сейчас, слушая Жеглова, я понял, что уж конечно не из-за неудачных 

похождений попа руководство назначило общегородскую операцию. Видимо, по 

чьей-то разработке ищут какого-то преступника, связанного с женщинами, а 

информировать аппарат шире считают нецелесообразным. А уж заодно велено 

приглядеться к девкам, которые могли украсть крест. 

И окончательно убедился я в своем предположении, когда Жеглов сообщил 

приметы - приметы трех женщин. Взглянул я на Пасюка и по его спокойному и 

невыразительному лицу понял, что тот думает так же, как я. Тараскин еще 

бурчал что-то себе под нос, но его уже поволок за собой увлеченный азартом 

предстоящей облавы Шесть-на-девять... 

В коммерческом ресторане "Нарва" было намечено закончить наши 

бесполезные вечерние странствия - попадалась все больше мелочь, шушера. Мы 

подошли к дверям, и швейцар с красным костистым лицом закричал сердито, 

так, что жилы веревками надулись на висках: 

- Заняты все места! И не ломитесь, граждане! Имейте совесть и честь! 

Жеглов засмеялся: 

- Вот как раз у тебя и займем маленько! Открывай, мы из МУРа... 

Опали жилы на висках, и засветился масляной улыбкой, душой 

возрадовался, желто оскалился швейцар, будто папа родной забежал на огонек, 

стопку дернуть, о дорогом поговорить: 

- Заходите, товарищи, заходите, для вас местечко мигом сорганизуем... 

Тараскин гордо сказал: 

- Наше место давно без вас сорганизовано! 

Жеглов покосился на него, хмыкнул, сказал негромко и веско: 

- Дверь на замок, никого не выпускать - проверка документов. Ты, 

Шарапов, стой у дверей... 

Плотной литой группой ввалились они в зал. Жеглов махнул рукой 

оркестру, наяривавшему модную "Роза-мунду", и музыканты послушались его 

сразу, как хорошего дирижера. Еще мгновение глухо бубнил и бился о потолок 

ресторанный волглый шум и в углу сильно хмельной мордач орал блажным 

голосом: "О-о, Роза-мунда!.." 

- Граждане, прошу прощения, - сказал Жеглов. - Простая формальность - 

приготовьте свои документы и сидите спокойненько на своих местах... 

Он быстро обходил столики небольшого ресторана и, внимательно прочитав 

документы, тщательно осматривал владельцев паспортов и удостоверений; и 

взгляд его был так плотен и тяжел, что даже мне со стороны казалось, будто 

Жеглов ощупывает лица людей. И чувствовали они себя под его взглядом, 

наверное, неуютно, потому что, получив назад документ, многие облегченно 

вздыхали и говорили "спасибо". 

Тем, у кого документов не было, Жеглов вежливо и бесповоротно твердо 

предлагал отходить в сторону, где их ждал безмолвный и несокрушимый Пасюк. 

Все они возмущались и доказывали Пасюку, что задерживать их не имеют права.