стол, накрытый к чаепитию. На чашке с чаем, чуть начатой, остался еле 

видный след губной помады, и вдруг резкой полнотой ощутил я неодолимый 

приступ тошноты. Я быстро вышел на кухню и стал пить холодную воду, 

подставив рот прямо под струю из крана. Вода брызгала в лицо, и тошнота 

ослабла, потом совсем прошла, осталось лишь небольшое головокружение и 

невыносимое чувство неловкости и вины. Я понимал, что приступ вызвал у меня 

вид мертвого тела, и сам в душе подивился этому: за долгие свои военные 

годы я повидал такого, что давно должно было приглушить чувствительность, 

тем более что особенно чувствительным я вроде сроду и не был. Но фронтовая 

смерть имела какой-то совсем другой облик. Это была смерть военных людей, 

ставшая за месяцы и годы по-своему привычной, несмотря на всегдашнюю 

неожиданность. Не задумываясь над этим особенно глубоко, я ощущал 

печальную, трагическую закономерность войны - гибель многих людей. А здесь 

смерть была ужасной неправильностью, фактом, грубо вопиющим против 

закономерности мирной жизни. Само по себе было в моих глазах парадоксом то, 

что, пережив такую бесконечную, такую смертоубийственную, кровопролитную 

войну, молодой, цветущий человек был вычеркнут из жизни самоуправным 

решением какого-то негодяя... 

На кухне громко звучало радио - черная тарелка репродуктора тонко 

позванивала, резонируя с высоким голосом Нины Пантелеевой, старательно 

вытягивавшей верха "Тальяночки". Надя, прижимая платок к опухшему от слез 

лицу, протянула руку, чтобы повернуть регулятор репродуктора. Неожиданно 

для себя я взял девушку за руку: 

- Не надо, оставьте, Наденька, пусть все будет... это... как было.. 

В кухню заглянул Жеглов: 

- Надюша, мне вас надо расспросить кой о чем... 

Девушка покорно кивнула. 

- Чем занималась ваша сестра? 

Надя судорожно вздохнула, она изо всех сил старалась не плакать, но из 

глаз снова полились слезы. 

- Ларочка была очень талантливая... Она мечтала стать актрисой... Ей 

после школы поступить в театральное училище не удалось, это знаете, как 

трудно... Но она занималась все время, брала уроки... 

- И не работала? 

- Нет, работала. Она устроилась в драмтеатр костюмершей, у нее ведь 

вкус прекрасный... Ну, и училась каждую свободную минуту... Все роли 

наизусть знала... 

Я вспомнил трофейный фильм, который недавно видел: зловредная 

зазнавшаяся актриса, пользуясь своим влиянием, не допускает талантливую 

соперницу на сцену. Но перекапризничала однажды и не пришла в театр. 

Режиссер вынужден был дать роль девушке, работающей в театре невесть кем - 

парикмахершей, что ли, - и та блестящей своей игрой покоряет всех: и 

труппу, и режиссера, и публику... Цветы, овации, злые слезы поверженной 

актрисы... Вот и эта бедняга мечтала, наверное, как однажды ее вызовут из 

костюмерной и попросят сыграть главную роль вместо заболевшей заслуженной 

артистки. 

- А муж ее кто? - спросил Жеглов. Надя замялась: 

- Видите ли... Они с мужем разошлись. 

- Да? - вежливо переспросил Жеглов. - Почему? 

- Как вам сказать... - пожала плечами Надя. - Женились по любви, три 

года жили душа в душу... а потом пошло как-то все вкривь и вкось. 

- Ага, - кивнул Жеглов. - Так почему все-таки? 

- Понимаете, сам он микробиолог, врач... Ну... не нравилось ему 

Ларочкино увлечение театром... то есть, по правде говоря, даже не совсем 

это... 

- А что? 

- Понимаете, театральная жизнь имеет свои законы... свою, ну, 

специфику, что ли... Спектакли кончаются поздно, часто ужины... цветы... 

- Поклонники, - в тон ей сказал Жеглов. - Так, что ли? 

- Ну, наверное... - неуверенно согласилась Надя. - Нет, вы не 

подумайте - ничего серьезного, но Илья Сергеевич не хотел понимать даже 

самого невинного флирта... 

- М-да, ясно... - сказал Жеглов, а я прикинул, что даже легкий флирт 

мне лично тоже был бы не по душе. 

- Ну вот, - продолжала девушка. - Начались ссоры, дошло до развода... 

- Они развелись уже? - деловито спросил Жеглов. 

- Нет, не успели. Понимаете, Ларочка не очень к этому стремилась, а 

Илья не настаивал, тем более... - Надя запнулась. 

- Что "тем более"? - резко спросил Жеглов. - Вы поймите, Наденька, я 

ведь не из любопытства вас расспрашиваю. Мне-то лично все ихние дела ни к 

чему! Я хочу ясную картину иметь, чтобы поймать убийцу, понимаете? 

- Понимаю - растерянно сказала Надя. - Я ничего от вас не скрываю... 

Видите ли, Илья Сергеевич нашел другую женщину и хотел на ней жениться. А 

Ларочке это было неприятно, в общем, хотя она его и разлюбила, и разошлись 

они... 

Из комнаты выглянул Иван Пасюк, увидел Жеглова, подошел: 

- Глеб Георгиевич, от таку бумаженцию в бухаете найшов, подывытесь. - 

И протянул Жеглову листок из записной книжки. 

На листке торопливым почерком авторучкой было написано: "Лара! Почему 

не отвечаешь? Пора решить наконец наши вопросы. Неужели так некогда, или у 

тебя нет бумаги? Решай, иначе я сам все устрою..." И неразборчивая подпись. 

Жеглов еще раз прочитал записку, аккуратно сложил ее и спрятал в 

планшет, кивнул Пасюку: 

- Продолжайте. - И повернулся к Наде: - Так-так. Дальше. 

- Да что дальше? Все, - вздохнула Надя. 

- Вы кого-нибудь подозреваете? - спросил Жеглов. 

- Нет, боже упаси! - воскликнула девушка, подняв к лицу, как бы 

защищаясь, руки. - Кого же я могу подозревать? 

- Ну, хотя бы Груздева Илью Сергеевича, - раздумчиво сказал Жеглов. - 

Ведь, если я правильно вас понял, Лариса не давала ему развода, а он хотел 

жениться на другой... А? 

- Что-о вы! - выдохнула с ужасом Наденька. - Илья Сергеевич хороший 

человек, он не способен на... такое!.. 

- Ну-у, разве так вот сразу скажешь, кто на что способен?.. Это вы еще 

в людях разбираетесь слабо... - протянул Жеглов, и я видел, как вцепились