меня клокотали ругательства и слезы. Я взял за руку Копырина: 

- Отвези меня, отец, в Управление... 

- Хорошо, - сказал он, не глядя на меня, и полез в автобус. Я 

оглянулся на Пасюка, Тараскина, взлянул в лицо Грише, и мне показалось, что 

они неодобрительно отворачиваются от меня; никто мне не смотрел в глаза, и 

я не мог понять почему. У них всех был какой-то странный вид - не то 

виноватый, не то недовольный. И радости от законченной операции тоже не 

видно было. 

Копырин мчался по городу и бубнил себе под нос, но не про резину, а 

что-то про молодых, про несправедливость, судьбу. Но я не очень внимательно 

слушал его, потому что обдумывал свой рапорт. С Жегловым я работать больше 

не буду. 

У дверей Управления я сказал: 

- Спасибо тебе, Копырин. За все. И за кисет... Он у того парня 

остался, убитого... 

x x x 

Абажур является одной из необходимых 

вещей, он украшает наш быт, создает уют. 

Хорошую инициативу проявила мастерская 

бытового обслуживания, организовав у себя 

производство абажуров. Каждый 

наркомвнуделец может заказать из своего 

материала красивый абажур, моделей 

которого нигде, кроме нашей мастерской, 

не имеется. 

"На боевом посту" 

- Я с тобой пойду, - сказал Копырин, вылезая со своего сиденья. 

- Зачем? - удивился я. - Хотя, если хочешь, пошли... 

В вестибюле, как всегда, было многолюдно, сновали озабоченные 

сотрудники, и только у меня сегодня дел никаких не было. Я пошел к лестнице 

и увидел на столике у стены портрет Вари. Большая фотография, будто 

увеличенная с удостоверения. 

Варя? 

Почему? Почему здесь ее фотография? 

Отнялись ноги, вкопанно остановились. И сердце оборвалось. 

СЕГОДНЯ ПРИ ИСПОЛНЕНИИ СЛУЖЕБНЫХ ОБЯЗАННОСТЕЙ ПОГИБЛА МЛАДШИЙ СЕРЖАНТ 

МИЛИЦИИ ВАРВАРА АЛЕКСАНДРОВНА СИНИЧКИНА... 

- Володя, Володя, ну что ты... Не воротишь, - загудел над ухом 

Копырин. 

Варя! Варя! Этого не может быть! Это глупость! Вздор! Небыль! Варя! 

Варя, это я должен был сегодня погибнуть, но я же вернулся! Ты обещала 

дождаться меня, Варя!.. 

СЕГОДНЯ НОЧЬЮ ПРИ ЗАДЕРЖАНИИ ВООРУЖЕННЫХ ПРЕСТУПНИКОВ ПОГИБ НАШ 

ТОВАРИЩ - ЗАМЕЧАТЕЛЬНАЯ СОВЕТСКАЯ ДЕВУШКА ВАРЯ СИНИЧКИНА. НЕТ ЧЕЛОВЕКА В 

УПРАВЛЕНИИ, В КОТОРОМ НЕ ВЫЗВАЛА БЫ ЭТА ВЕСТЬ ЧУВСТВА ГЛУБОКОЙ СКОРБИ... 

Подпрыгнула подо мной мраморная плита, заплясало все перед глазами. 

Портрет, цветы. Варя! Не может этого быть... И обрушился на меня страшный 

крик наших пяти неродившихся сыновей, жалобно плакал маленький найденыш, 

который должен был принести мне счастье, кружилась Варя со мной в вальсе, и 

глаза ее полыхали передо мной, и я помнил сердцем каждую ее клеточку, и 

добрые ее мягкие губы ласкали меня, я слышал ее шепот: "Береги себя", и 

руки мои были полны ее цветами, которые она поднесла мне в ноябре, в самую 

страшную ночь моей жизни, уже мертвая. Она ведь умерла, когда ушла от меня 

во сне на рассвете, и сердце мое тогда рвалось от горя, и я молил ее 

оставить мне чуточку памяти... 

Варя! 

Обнимал меня за плечи Копырин, гудел что-то надо мной; я взглянул на 

него - слезы каплями повисли на его длинных рыжих усах. Они все знали - 

поэтому они боялись посмотреть мне в лицо. 

Какой-то серый туман окутал меня, я ничего не понимал, и, сколько меня 

ни тащил Копырин, я не двигался от Вариной фотографии. 

Волосы ее были забраны под берет, и бешено светили ее веселые глаза. 

ПАМЯТЬ О ВАРЕ СИНИЧКИНОЙ, СЛАВНОЙ ДОЧЕРИ ЛЕНИНСКОГО КОМСОМОЛА, 

НАВСЕГДА ОСТАНЕТСЯ В НАШИХ СЕРДЦАХ... 

Я оттолкнул Копырина и выбежал на улицу. Снова пошел крупными хлопьями 

снег, он таял на лице прохладными щекочущими капельками. Где-то я потерял 

свою кепку, но холода совсем не чувствовал. Я вообще ничего не ощущал - я 

весь превратился в ком ревущей полыхающей боли, одну сплошную горящую рану. 

Варя... 

Не помню, где я бродил весь день, что происходило со мной, с кем я 

разговаривал, что делал. Беспамятство поглотило все. 

Когда я опомнился, то увидел, что сижу в нашем кабинете. Не знаю, был 

ли это еще день или уже накатила ночь, но вокруг были ребята - Гриша, 

Пасюк, Тараскин и Копырин. 

- Володя, пошли ко мне, у меня переночуешь, - сказал Тараскин. 

- Пошли, - согласился я, мне было все равно. 

Открылась дверь, заглянул какой-то краснощекий майор, спросил: 

- А где Жеглов? 

- Вин по начальству докладае, - сказал Пасюк и махнул рукой. 

Все стали собираться, а я сидел за своим кургузым столиком, который мы 

с Тараскиным так долго делили на двоих, и мне не давала покоя мысль, что и 

в беспамятстве своем я все равно помнил о чем-то очень важном, чего никак 

нельзя забывать - от этого зависела вся моя жизнь, - а сейчас вот забыл. И 

пока все одевались, а в тарелке репродукторе сипло надрывался певец: 

"Счастье свое я нашел в нашей дружбе с тобой", я все старался вспомнить это 

очень важное, что беспокоило меня все время, но мне мешало сосредоточиться 

то, что точно так же все происходило, когда мы выходили с Васей Векшиным на 

встречу с бандитами. Только Жеглова сейчас не было. 

- Пойдем, Володя, - сказал Тараскин. 

И у самой двери я вспомнил. Вспомнил. Вернулся назад и сказал: 

- Ребята, идите, мне хочется посидеть одному... 

Когда стихли шаги в коридоре, я снял телефонную трубку. Долго грел в 

ладонях ее черное эбонитовое тельце, и гудок в ней звучал просительно и 

гулко. Медленно повернул диск аппарата до отказа - сначала ноль, потом 

девятку, - коротко пискнуло в ухе, и звонкий девчачий голос ответил: