что они были взяты в равной пропорции. 

Повидло получается сладкое, добавлять к 

нему сахар не требуется, даже если оно 

пойдет для начинки пирогов. 

Ольга Зорина. "Вечерняя Москва" 

- ...Выпьешь? - спросил горбун. 

- Нальете - выпью. 

- Клаша! - не поднимая голоса, позвал горбун. 

Из двери в соседнюю комнату появилась мордатая крепкая старуха. Она 

поставила на стол еще три бутылки водки, отошла чуть в сторону, 

прислонилась спиной к стене и тоже уставилась на меня, и взгляд у нее был 

вполне поганый, тяжелый, вурдалачий глаз положила она на меня и смотрела не 

мигая мне в рот. Хорошая компания здесь собралась, что и говорить! Да 

жаловаться не приходится, я ведь к ним сам сюда рвался... 

- За что же мы выпьем? - спросил горбун. 

- А за что хотите, мне бы только стакан полный... 

- За здоровье твое пить глупо - тебе ведь больше не понадобится 

здоровье хорошее... 

- Это чего так? 

- А есть у нас сомнение, что ты, мил человек, стукачок! - ласково 

сказал горбун и смигнул дважды красными веками. - Дурилка ты кардонный, 

кого обмануть хотел? Мы себе сразу прикинули, что должен быть ты мусором... 

Я развел руками, пожал плечами, сердечно ответил ему: 

- Тогда за твое здоровье давай выпьем! Ты, видать, два века себе жизни 

намерил... 

Он беззвучно засмеялся, он все время так усмехался - тихо, будто 

шепотом он смеялся, чтобы другие его смеха не услышали. И в смехе открывал 

он свои белые больные десны и неровные зубы, обросшие рыхлыми камнями, 

пористыми, коричневыми, как дно чайника: 

- Никак, ты мне грозишься, мусорок? - спросил он тихо. 

- Чем же это я тебе угрожу, когда вокруг тебя кодла? С пушками и 

перьями вдодачу? От меня тут за минуту ремешок да подметки останутся... 

- А дружки твои из МУРа-то где же? Они-то что же тебе не подсобят? 

Я посидел молча, глядя в пол, потом медленно сказал: 

- Слушай, папаша, мне аккурат вчера, об этом же время, твой дружок 

Фокс сказал замечательные слова. Не знаю, конечно, про что он там думал, 

мне не разобъяснял, но он вот что сказал: самая, говорит, дорогая вещь на 

земле - это глупость. Потому как за нее всего дороже приходится платить... 

- Это ты к чему? - все так же ласково и тихо спросил горбун. 

- А к тому, что мне моя глупость по самой дорогой цене достанется. 

Да-а, глупость и жадность. Больно уж захотелось легко деньжат срубить, вот 

вы меня ими, чувствую, досыта накормите... 

Взял свой стакан и выпил до дна. Закусил капустой квашеной, взглянул 

на горбуна, а он молча заходится своим мертвым смехом. 

- Правильно делаешь, мент, гони ее прочь, тугу-печаль. Ты не бойся, мы 

тебя зарежем совсем не больно. Чик - и ты уже на небесах! 

- Стоило через весь город меня за этим таскать... 

- А ты что, торопишься? 

- Я могу еще лет пятьдесят подождать. 

- А мы не можем, потому тебя сюда и приволокли. И если не захочешь 

принять смерть жуткую, лютую, расскажешь нам, что вы, мусора, там с Фоксом 

удумали делать... 

Вылегли вперед коричневые рыхлые зубы, сильнее побелели десны, и 

полыхали злобой его бесцветные глаза мучителя. Черт с ними, пока грозятся, 

не убьют. Убивать будут внезапно, по-воровски. 

Обвел их всех взглядом - все они сидели, вперившись в меня, как волки 

в подранка, - и почему-то первый раз безнадежность пала на сердце холодом 

праха и отчаяния. Они меня не раскололи, я в этом был просто уверен, но и 

рисковать не станут. 

- Оставлю я вам адрес... Бросьте матери записочку откуда-нибудь... 

потом... Что так, мол, и так... умер ваш сын... не ждите зря... Это уж 

сделайте, помилосердствуйте... как-никак зла я вам не совершил... Потом 

хоть поймете... 

- А ты в Москве живешь? - спросил горбун. 

- Нет. Ярославская область, Кожиновский район, деревня Бугры, совхоз 

"Знаменский"... 

- Так ты что, деревенский? - удивился горбун, а все остальные молчали 

как проклятые. 

- Какой я деревенский! Но у меня стокилометровая зона - прописки не 

дают, вот я там и проедаюсь шофером в совхозе... 

- А документы у тебя есть? 

- У меня теперь всех документов - одна бумажка. - Я достал из 

гимнастерки справку об освобождении с изменением меры пресечения. 

Горбун поднес ее близко к глазам, прочитал вслух: 

- "...Сидоренко Владимир Иванович... изменить меру пресечения на 

подписку о невыезде..." Так у вас там на Петровке целая канцелярия для тебя 

такие справочки шлепает, - хмыкнул он. 

- Чем богаты, тем и рады. Больше все равно у меня ничего нет, - развел 

я руками. 

- А ты как к Фоксу попал? - спросил он миролюбиво, и снова забрезжил 

тоненький лучик надежды. 

- Это его три дня назад ко мне в камеру бросили... 

- Ну, а ты там что делал? 

- Да ни за что меня там неделю продержали. Я с картошкой приехал - 

грузовик пригнал в ОРС завода "Борец", у них с нашим совхозом договор есть, 

- разгрузил картошку и собрался уже назад ехать, а на Сущевском валу 

ЗИС-101 выкатывает на красный свет и на полном ходу в меня - шарах! Меня 

самого осколками исполосовало, а они там, в легковой-то, конечно, в кашу. А 

пассажир - какая-то шишка на ровном месте! Ну конечно, сразу здесь 

орудовцы, из ГАИ хмыри болотные понаехали, на "виллисе" пригнал 

подполковник милицейский - шухер, крик до небес! И все на меня тянут! Я 

прошу свидетелей записать, которые видели, что это он сам в меня на красный 

свет врубил, а они все хотят носилки с пассажиром тащить. Ясное дело, одна 

шатия! Хорошо хоть, сыскались тут какие-то доброхоты, адреса свои дали, 

телефоны. А меня везут на Мещанку - там у них городское ГАИ, - 

свидетельствуют, проверяют, не пьяный ли я. А у меня с утра маковой росины