прищучить... 

На спуске к улице Разина мы почти настигли "студер", повисли прямо на 

его хвосте. И тут откуда-то появилась эта треклятая "эмка" - откуда, из 

какого двора она вынырнула, черт ее знает, но она словно из-под земли 

выросла между нашим капотом и железным задним бортом "студера"! Пасюк 

сердито бормотал что-то в усы, скрипел зубами и матерился Жеглов, дергая 

поводок сирены, которая заклинила в самый нужный момент, а Копырин врубил 

весь свет, нажал и не отпускал свою бибикалку, и она гудела над ночным 

городом жалобно, неостановимо и зло. В свете фар нам был виден на заднем 

сиденье в кабине "эмки" полковник, который, повернувшись к нам, махал 

кулаком и что-то кричал своему шоферу, который нарочно притормаживал машину 

и старался закупорить проезд, чтобы остановить нас... 

- Ах, идиотство! Ах, дураки! - хрипел в исступлении Жеглов, а "студер" 

уже вылетел на улицу Разина и поворачивал налево, к Зарядью. 

Высунувшись в окно до половины, Жеглов дико заорал: 

- Прочь! С дороги! Прочь! Милиция!.. 

Но в "эмке" его не слышали и всерьез намерились задержать 

"автохулиганов". В руке у полковника блеснул пистолет. 

Жеглов тихо сказал Копырину: 

- Давай, отец, сделай его... 

- Ох, Глеб Егорыч, - неуверенно бормотнул Копырин. - Ответим за это, 

ох ответим... 

- Ответим, Копырин, мы все время за что-нибудь отвечаем. Давай!.. 

Копырин вздохнул, дал газ, чуток руля подвернул, выскочил одним 

колесом на тротуар, сделал еще рывок, поравнялся с "эмкой", дернул налево и 

столкнул ее с дороги. С воплем разорвалось железо на борту - полосой 

обшивку вырвало, - "эмку" развернуло в обратную сторону, а Копырин уже 

срезал угол поперек улицы Разина к Щепотинкину переулку, где промелькнул 

кузов "студера". Не успели мы его прихватить на зигзагах Зарядья - 

быстроходный грузовик проскочил на Москворецкий мост. А Копырин давил 

акселератор на всю железку, удерживая крайний левый ряд, чтобы не дать 

"студеру" поворот на Болотную площадь. 

У вылета Москворецкого моста наглухо горели красные огни светофора, и 

я увидел, как из орудовского "стакана" вылез милиционер и побежал наперерез 

"студеру", свистя и размахивая полосатой палочкой. Он добежал до середины 

проезжей части, и грузовик снова вильнул на встречную полосу, на один миг 

он заслонил от меня милиционера, и в первую секунду я не смог понять, что 

это, большое, темное, как мешок, вылетело из-под носа "студебеккера", и 

только когда фары автобуса полоснули на мостовой безжизненное тело с 

запрокинутой головой, сразу же исчезнувшее в ночи, Копырин глухо сказал: 

- Убили, бандиты... 

"Студер" с грохотом, как в трубе, прокатил по булыжнику и погнал к 

Балчугу, на Яузскую набережную. 

- Глеб Егорыч, тут он от нас уйдет! Тут у мотора его ресурс... 

Но Жеглов уже лег животом на рамку окна, высунулся наружу, и его 

длинноствольный парабеллум качался в такт прыжкам машины. 

- Стреляй, Глеб Егорыч, уйдут проклятые!.. - плачущим голосом говорил 

Копырин. 

Жеглов не отвечал, он чего-то дожидался, и выстрел грохнул совершенно 

неожиданно. "Студер" впереди дернулся, вильнул, но продолжал набирать 

скорость. 

И опять медленно покачивался черный пистолетный ствол, и капля огня 

вдруг сорвалась с него, и снова - раз-раз - плюнул он огнем. 

Глухо ревел мотор, с воем бились по мостовой старые баллоны, где-то 

далеко зазвенел трамвай и пронеслась трель милицейского свистка. 

И, наповал убивая все эти звуки, ночь треснула подряд несколькими 

новыми выстрелами: Жеглов стрелял серией, и, глядя на борт "студебеккера", 

плавно поворачивающего направо, в сторону чугунного парапета набережной, я 

не мог понять, куда же это бандит направляется, пока с чудовищным гулом 

"студебеккер" не врезался в ограждение и прошил его, как ножом прошел, и 

какое-то время еще крутились в воздухе задние колеса, даже дым из выхлопной 

трубы был виден в свете наших фар, и с мощным плеском, глубоким вздохом 

усталости и наступившего наконец облегчения, "студер" нырнул в воду... 

...Копырин осветил фарами реку, поставив автобус носом на тротуар в 

том месте, где грузовик сшиб ограду. Здесь было мелко, и "студер" ушел в 

воду только до кабины. 

- Неужели обоих?.. - растерянно спросил Жеглов. 

Около нас стали тормозить машины, примчался милицейский мотоцикл, с 

сиреной подкатила оперативная машина с Петровки, появились какие-то поздние 

прохожие. Жеглов приказал одному из милиционеров очистить место 

происшествия от посторонних. 

- Давай, Пасюк, надо в воду лезть, - сказал он, и Пасюк молча стал 

стягивать сапоги. 

- Я тоже полезу, - сказал я. 

- Сиди уж, - отрезал Жеглов и крикнул орудовцу: - Вызовите "скорую 

помощь" и перевяжите нашего сотрудника!.. 

В этот момент в полузатопленной машине дрогнула дверь, и на подножку 

медленно вылез Фокс - у него было разбито лицо, кровь текла по рукам, он 

был черный, мокрый, страшный, и только лучился на свету орден Отечественной 

войны. Он ухмылялся разорванным ртом, но улыбка была жалкая, 

неестественная, чужая, как у сумасшедшего. 

- Ваша... взяла... граждане... Повезло... вам... - сказал он 

раздельно. 

Жеглов перегнулся к нему через барьер: 

- Кому поведется, у того и петух несется. И такая поганая птица, как 

ты, тоже у меня нестись будет! Лезь наверх, паскуда, пока я ноги не 

замочил... 

Фокс обернулся назад, словно прикидывал, сколько до другого берега 

будет, но был тот берег далеко, а Жеглов - прямо над головой. 

- Ты еще не угомонился? - спросил Жеглов. - Я ведь тебе уже показал, 

как стреляю. Вылезай, тебе говорят! 

Фокс спрыгнул с подножки в воду, и холода он наверняка сейчас не 

чувствовал. Он медленно подошел к парапету, поднял руки, и, хоть он