Давно прошли времена богатства, времена далеких плаваний в сказочный Айгюптосnote 119. Теперь вокруг этих городов обитают сильные фратрии, обладающие множеством воинов. Их начальники подчинили себе все вокруг на далекие расстояния, захватили города в свои теменыnote 120, согнули слабые роды и объявили себя властителями страны в людей. 

Здесь, в Энниаде, еще нет таких могучих вождей, как нет городов и красивых храмов. Но зато там больше рабов - жалких, потерявших свободу мужчин и женщин. И среди них не только пленные, захваченные в чужих странах, но и рабы из своих же сограждан, принадлежащих к бедным родам. 

И что уж говорить о чужеземных странниках: если не стоит за их плечами могущественная фратрия или племя, с которым ссориться небезопасно даже сильным вождям, или если нет у путешественника многочисленной дружины воинов, тогда только два пути могут быть у странника - смерть или рабство. 

- Помни, Пандион, - художник схватил юношу за обе руки, - мы живем в суровое и опасное время! Роды и фратрии враждуют между собой, общих законов не существует, вечный страх рабства висит над головой каждого скитальца. Эта прекрасная страна не годится для путешествия. Помни, что, покинув нас, ты будешь на чужбине без очага и закона, всякий может тебя унизить или даже убить, не боясь пени и местиnote 121. Ты одинок и беден, я тоже ничем не могу помочь тебе - значит, тебе не собрать даже небольшого отряда. А один ты погибнешь очень быстро, если только боги не сделают тебя невидимкой. Видишь, Пандион, хотя кажется так просто: проплыть проливом тысячу стадий от нашего Ахелоева мыса до Коринфа, откуда полдня пути до Микен, день до Тиринфа и три до Орхомен, но для тебя это все равно что отправиться за пределы Ойкумены! - Агенор встал и направился к выходу, увлекая за собой юношу. - Ты стал родным мне и моей жене, но я не говорю о нас... Представь страдания моей Тессы, если ты будешь влачить жалкие дни в рабстве на чужбине! 

Пандион густо покраснел и ничего не ответил. 

Агенор чувствовал, что не убедил Пандиона, а тот в нерешительности колебался между двумя могучими влечениями одним - удерживавшим его на месте; другим - влекущим вдаль, несмотря на неизбежную опасность 

И Тесса, не зная, что будет лучше, то восставала против его путешествия, то, полная благородной гордости, упрашивала Пандиона уехать... 

Прошло несколько месяцев, и, когда весенние ветры донесли из-за проливаnote 122 слабый запах цветущих холмов и гор Пелопоннеса, Пандион окончательно выбрал свой жизненный путь. 

Теперь ему предстояло единоборство с чужим и далеким миром. Полгода, которые он хотел провести вдали от родных мест, представлялись ему вечностью. Временами Пандиона тревожило ощущение, будто он навсегда покидает свою родину... По совету Агенора и других мудрых мужей селения Пандион ехал на Крит - обиталище потомков морского народа, родину древней культуры. Хотя огромный остров находился посреди моря, несравненно дальше древних городов Беотии и Арголидыnote 123. поездка туда представлялась более безопасной для одинокого путешественника. 

Остров, лежавший в центре морских путей, был заселен теперь разными племенами. На берегах его постоянно встречались иноземцы - купцы, моряки, грузчики. Разноязычное население Крита занималось торговлей н жило в большем мире, чем Эллада, и лучше относилось к приезжим. Только в глубине острова, за горными перевалами, еще ютились потомки древних племен, враждебно относившиеся к пришельцам. 

Пандион должен был переправиться через Калидонский залив к острому мысу, расположенному против нижней Ахайи, и здесь наняться гребцом на одно из судов, отправлявшихся на Крит с шерстью после зимнего перерыва; в бурное время года утлые суда избегали далеких плаваний. 

В день полнолуния молодежь селения собиралась для танцев на большой поляне священной рощи. 

Пандион в задумчивости сидел на маленьком дворике у дома Агенора, угнетенный тоской. Завтра совершится неизбежное - он оторвет от сердца все любимое и родное ему и предстанет перед неизвестной судьбой. Тоска разлуки, жалость к покинутой возлюбленной, неверное будущее - вот ядовитая чаша его пути, одиноких исканий. 

В темном и молчаливом доме Тесса шелестела одеждами, потом появилась в черном отверстии двери, оправляя складки наброшенного на плечи покрывала. Девушка негромко окликнула Пандиона, который мгновенно вскочил и устремился ей навстречу. Черные волосы Тессы были закручены на затылке в тяжелый узел и обрамлены по темени тремя лентами, сходившимися вместе под узлом. 

- Ты причесалась сегодня, как аттическая девушка! - воскликнул Пандион. - Это красиво! 

Тесса, улыбнувшись, грустно спросила: 

- Ты разве не пойдешь танцевать в последний раз, Пандион? 

- А разве ты хочешь пойти? 

- Да, я буду танцевать для Афродиты, - твердо промолвила Тесса. - И еще журавля. 

- Танцевать журавля, этот аттический танец! Для него ты так и причесана. У нас его, кажется, ни разу не танцевали. 

- А сегодня будут все - для тебя, Пандион! 

- Почему для меня? - удивился юноша. 

- Разве ты забыл - журавля в Аттике танцуют в память, - голос Тессы задрожал, - счастливого возвращения Тезеяnote 124 с Крита и в честь его победы... Пойдем, милый! - Тесса протянула обе руки Пандиону, и, прижавшись друг к другу молодые люди вошли под деревья на краю селения. 

Море шумело навстречу, зовуще раскрывало свою беспредельную ширину. В ранних солнечных лучах морская даль вздымалась подобно выпуклой поверхности исполинского моста. Да и в самом деле, море было мостом к далеким странам, мостом, соединяющим народы. 

Медленные волны, розовея с зарей, несли издалека. может быть от самого сказочного Айгюптоса, клочья золотистой пены. И солнечные лучи плясали, дробясь и качаясь, на неустанной, вечно подвижной воде, пронизывая воздух слабым мерцающим сиянием.