Агенор тронул рукой колено Пандиона: 

- Народ наш еще молод и беден, мой сын. Нужны века жизни в достатке, чтобы сотни людей могли посвятить себя высокому мастерству художника, сотни людей могли предаться изучению красоты человека и мира. А мы еще так недавно изображали своих богов, обтесывая каменные или деревянные столбы... Но вот ты стремишься понять законы красоты, и я могу предсказать, что наш народ пойдет далеко по пути изображения прекрасного. А сейчас в древних и богатых странах мастера гораздо искуснее нас... 

Художник встал и извлек из угла комнаты большой ларец желтого дерева, достал из него сверток, покрытый красной материей. Сняв ее, он осторожно поставил перед Пандионом статуэтку в локоть величиной, сделанную из слоновой кости и золота. Слоновая кость от времени порозовела, и ее полированная поверхность покрылась мельчайшими черными трещинками. 

Статуэтка изображала женщину, державшую в протянутых руках двух змей, завившихся кольцами до локтевых сгибов. Тугой пояс с валиками по краям охватывал необычайно тонкую талию, поддерживая длинную, до пят, юбку, сильно расширявшуюся книзу и украшенную пятью поперечными золотыми полосками. Спину, плечи, бока и верхние части рук закрывала легкая накидка, оставлявшая обнаженной грудь и живот до талии. 

Тяжелые волнистые волосы были подняты узлом не на затылке, как у эллинских женщин, а на темени. От узла отделялись густые пряди, покрывая сзади шею и спину 

Ничего подобного Пандион еще не видел. Чувствовалось, что эта статуэтка - создание великого мастера. Особенно привлекало внимание странно равнодушное лицо статуэтки - плосковатое и широкое, с тяжело обозначенными скулами, с толстыми губами, со слегка выдающейся вперед нижней частью. 

Прямые широкие брови усиливали выражение равнодушия на лице женщины, но пышная грудь высоко вздымалась, точно в нетерпеливом вздохе. 

Пандион оцепенел! Если бы он обладал искусством неизвестного мастера! Если бы резец его мог с такой же точностью и изяществом передать форму, оживавшую под розовато-желтой поверхностью старой кости! 

Агенор, довольный произведенным впечатлением, следил за юношей и медленно поглаживал щеку концами пальцев. 

Прервав молчаливое созерцание, Пандион отставил драгоценную статуэтку подальше. Не отрывая глаз от тускло поблескивавшего творения древнего мастера, юноша тихо и грустно спросил учителя: 

- Это из древних восточных городов?note 113 

- О нет! - отвечал Агенор. - Она древнее их всех, древнее богатых золотом Микен, Тиринфа и Орхоменnote 114. Я взял ее у Хризаора, чтобы показать тебе. Его отец в молодости плавал с отрядом на Крит и нашел ее среди остатков древнего храма в двадцати стадияхnote 115 от развалин города морских царейnote 116, разрушенного страшными землетрясениями. 

- Отец, - юноша, сдерживая волнение, с мольбой прикоснулся к бороде художникаnote 117, - ты знаешь так много. Неужели ты не смог бы, если бы захотел, перенять искусство древних мастеров, научить нас, повести туда, где сохранились прекрасные творения? Неужели ты никогда не видел этих дворцов, воспетых в легендах? Я много раз мечтал о них, слушая деда! 

Агенор опустил глаза. Тень набежала на спокойное и приветливое лицо. 

- Я не сумею объяснить тебе, - ответил он после недолгого размышления, - но ты сам скоро это почувствуешь: то, что умерло, нельзя возродить. Оно чужое нашему миру, нашей душе... оно прекрасно, но безнадежно... чарует, но не живет. 

- Я понял, отец! - страстно воскликнул Пандион. Мы будем только рабами мертвой мудрости, хотя и в совершенстве будем подражать ей. А нам нужно стать равными древним мастерам или сильнее их и тогда.. о, тогда!.. - Юноша замолчал, не находя слов. 

Агенор загоревшимися глазами посмотрел на своего ученика, и его жесткая маленькая рука одобрительно сдавила локоть юноши. 

Ты хорошо сказал то, что я не мог выразить. Да, древнее искусство для нас должно быть мерой и пробой, а идти нужно своим путем. А чтобы этот путь не оказался очень далек, учиться нужно у древней мудрости. Ты умен, Пандион... 

Вдруг Пандион мягко скользнул иа глиняный пол и обнял ноги художника: 

Отец и учитель, отпусти меня посмотреть древние города... Я не могу, боги мне свидетели... я должен видеть все это. Я чувствую в себе вижу достигнуть высокого... Мне надо узнать родину тех редкостей, что иногда встречаются у наших людей, поражая их. Может быть, я... - Юноша умолк, покраснев до ушей, но его прямой смелый взор продолжал искать взгляд Агенора. 

Тот сосредоточенно смотрел в сторону, хмурился и молчал. 

Встань, Пандион, - наконец произнес художник. - Я давно ждал этого. Ты не мальчик, и я не могу удержать тебя, хотя и хотел бы. Ты волен идти куда тебе угодно, но я говорю тебе, как сыну, как ученику... более того, как равный - другу... что желание твое гибельно. Оно грозит тебе страшными бедствиями. 

Я не боюсь ничего, отец! - Пандион откинул назад голову, ноздри его раздувались. 

Я ошибся: ты совсем еще мальчик - спокойно возразил Агенор. - Выслушай, положив сердце на ладони, если любишь меня. 

И Агенор рассказал, что в восточных городах, где еще живут древние обычаи, осталось много произведений древнего искусства. Женщины, как тысячелетие тому назад на Крите, носят длинные жесткие юбки, раскрашенные с необыкновенной пестротой, и обнажают грудь, прикрывая плечи и спину. Мужчины - в коротких рубашках без рукавов, с длинными волосами, вооружены маленькими тяжелыми бронзовыми мечами. 

Город Тиринф окружен гигантской стеной в пятьдесят локтейnote 118 вышины. Эти стены сложены из колоссальных обтесанных глыб, украшенных золотыми и бронзовыми цветами, издалека сверкающими на солнце, как огни, разбросанные по стене. 

Микены еще величественнее. На вершине высокого холма располагается этот город, ворота из огромных камней заперты медными решетками. Далеко видны большие постройки с равнины, окружающей холм. 

Хотя свежи и ярки краски стенных росписей во дворцах Микен, Тиринфа и Орхомен, хотя по-прежнему по гладким дорогам, выложенным большими белыми камнями, иногда проносятся колесницы богатых землевладельцев, но все больше зарастают травою забвения эти дороги, дворы пустующих домов, даже скаты могучих стен.