- Не огорчайся! Нет награды, не будет и наказания, - услышал он знакомый твердый голос. 

Внезапно вышедший из-за цветущих кустов Мен-Кау-Тот смотрел на Баурджеда с суровым участием. 

- Пойдем отсюда. Я пришел поговорить с тобою, - продолжал старый жрец с прежней властной манерой. 

Они вышли из ворот дворца и повернули налево к реке. Мен-Кау-Тот молчал, и только когда они уединились под пестрой колоннадой маленького храма Нейтnote 60, старик заговорил снова. 

- Я знаю, что гнетет тебя, - пристально глядя на Баурджеда, начал жрец. - Будь осторожен и бойся фараона. 

Нерадостно усмехнулся путешественник, и, читая его мысли, Мен-Кау-Тот резко спросил: 

- Ты думаешь, что слишком ничтожен для того, чтобы навлечь гнев Хафры? Тогда послушай меня, сын мой. Я скажу все, и истинны будут эти слова. За семь лет, с того времени как ты ушел, мало было в Та-Кем людей, которые бы так ждали тебя. Ты служил моим целям, и теперь ты и я - одно... 

Удивленный Баурджед хотел спросить старика, но тот остановил его. 

- Это неважно теперь - мне недолго осталось жить. А ты должен еще много сделать... Берегись фараона - он ослеплен^собственным могуществом. А ты видел большой мир и слишком много знаешь. Фараону не нужно познание далеких стр^н - весь мир ему лишь средство для собственного возвеличения, для окончания постройки его высоты. Но он хочет угнать о путях легкого овладения сокровищами стран, лежащих вокруг Черной Земли. Имей его желание в сердце, когда будешь рассказывать о своем путешествии. 

- Не смогу, отец, - грустно ответил Баурджед, - и незачем. Ты прав: я не жду награды, и сердце мое томится печалью. 

- Еще раз говорю - берегись, сын мой! Ты уже получил так много, видев то, о чем не мечтал ни один владыка Кемт. Твоя страна, твой народ - разве не наградили они тебя за верность и твердое сердце? Ты еще не слыхал, какие сказки ходят о тебе в народе, как прославил народ в своих песнях тебя и твоих спутников. Твое имя в народе почти наравне с именем отца мудрости Имхотепа. И еще потому берегись Хафры. Когда твоя слава дойдет до жрецов Ра... - Старик замолчал и нехотя поднялся со ступеней. 

Внизу едва слышно струилась речная вода. 

- Надлежит нам расстаться, - тихо сказал Мен-Кау-Тот. - Исполнится время - и я приду к тебе. - И жрец скрылся между колоннами. 

На маленькой площадке близ храма собралась небольшая толпа. Люди разных возрастов и профессий окружили худого большеглазого юношу с лирой через плечо - уличного певца и сказочника. 

Он начал рассказывать нараспев что-то, стоя и ударяя ногой о землю в такт речитативу и отрывистому гудению струн. Люди слушали с жадным вниманием, изредка хором подхватывая ударения на созвучных слогах. 

- Маасен пет, маасен та, мака шебсен эр маауnote 61, - напевал юноша. 

Радостно взволнованный, Баурджед понял, что песня прославляла его и его товарищей. 

- Они видели небо и видели землю, и храбры были их сердца, более чем у львов, - тихо повторил путешественник. 

Песня-сказание, порожденная душой народа - свободной в своей любви и ненависти, неподкупной в оценке свершившегося, - прославляла его. Его, чувствовавшего себя беспомощным изгнанником, думавшего, что родина его забыла. Что могло быть выше и прекраснее такой награды!.. 

Баурджед обогнул храм с другой стороны площади и направился к дожидавшейся его у пристани фараона лодке, чтобы ехать домой, на северную окраину города Белой Стены. 

Усевшись на ковре посреди низкой затемненной комнаты, Баурджед начал свой рассказ. Фараон Хафра, окруженный сыновьями и приближенными, восседал на кресле рядом с главной женой. 

Баурджед был плохим рассказчиком. Но сейчас, во дворце Хафра, он опять почувствовал себя человеком из иного, огромного мира, что простирает свои пространства далеко за пределы Та-Кемт. И перед ним, этим миром, вся роскошь дворца и грозная близость фараона казались не более как торжественной игрой детей в старом и тесном отцовском доме... 

Он говорил медленно, стараясь передать отрывочными картинами теснившиеся в памяти воспоминания. 

Он начал с того, как семь лет назад его экспедиция пересекла восточную пустыню. 

Время путешествия не было благоприятным: едва достигнув полосатой горы Сетха, экспедиция потеряла от жажды и жары двести рабов и полтораста ослов. Они шли дальше с великой поспешностью, сжигаемые зноем, познавшие вкус смерти на своих губах. 

Наконец в переливчатых волнах горячего воздуха скрылись позади последние скалы, с плоской равнины заблестело впереди сияющее голубое море. Экспедиция пришла в гавань Суу. Вскоре семь лучших кораблей углубились в безвестную даль на юг. 

Баурджед вначале думал плыть открытым морем - там, где манила моряков чудесная сияющая синь. Он надеялся на прохладу и более сильные попутные ветры. 

Это оказалось невыполнимым. Удушливая влажная жара изнуряла людей, все предметы покрывались соленой липкой слизью, сильные порывы ветра сменялись долгим затишьем. Опытный в плаваниях кормчий Уахенеб посоветовал вернуться к берегу, от которого они так необдуманно удалились. За несколько тысяч локтей от берега лазурная вода как бы обрезалась белой полоской пены - волны непрерывно бились о выступы подводных рифов, бесконечной цепью тянувшихся вдоль берега. За этой пенной чертой вода принимала цвет изумруда и почти не колебалась. Корабли пошли по изумрудной воде между берегом и рифами. Этот путь оказался самым лучшим. Здесь дули почти непрерывно северные ветры, корабли плыли быстро, не изнуряя гребцов. Пустынный берег был гол и мертв - редко-редко деревья или высокие кустарники виднелись вдали на плоской прибрежной равнине да по ночам доносились вопли шакалов. Ни следа пребывания человека не встретилось путешественникам на протяжении шестидесяти дней плавания. 

Зато в море довелось увидеть незабываемые чудеса. Вначале корабли, затерявшиеся среди сверкавшей расплавленным серебром воды, быстро подгонялись сильными ветрами, и моряки, следя за мелями и островками, ничего не замечали. Позднее они освоились с плаванием, и однажды, когда ветер ослабел и суда медленно двигались по зеркальной глади кристально-прозрачной зеленой воды, впервые предстали перед сынами Кемт прекрасные подводные сады.