занят сейчас. Чертыхаясь и матерясь мы оделись и во главе с генералом 

прибыли в расположение второго батальона. Зрелище, которое мы увидели, было 

колоритнейшее. Батальон был построен и разделен на три части. В первой части 

находились солдаты, которые участвовали в штурме Грозного, и несколько 

солдат-срочников, прибывших вчера; вторая группа -- человек двадцать 

пять-тридцать из вновь прибывшего "народного ополчения". Все, кто находился 

во второй и третьей -- самой многочисленной -- группах, были с глубочайшего 

похмелья. У третьей группы все лица были разукрашены. У некоторых начинали 

"зацветать" синяки под глазами, губы и носы у всех были разбиты в кровь, 

форма была перепачкана кровью, оружие было сложено перед ними. Первая и 

вторая группа были вооружены. Комбат скомандовал и отдал рапорт (доложил) 

генералу, а затем начал рассказывать: 

Проснулся в час ночи и, как обычно, пошел проверять несение службы 

часовыми. В третьей роте -- тишина. Бойцов в окопах нет. Думаю: все! Либо 

вырезали, либо рота в полном составе дезертировала к противнику, аж пот 

прошиб. Поднимаю всех свободных офицеров, идем на поиски. Нет никого, ни 

трупов, ни следов борьбы, ни оружия. Точно, по-тихому поднялись и ушли к 

духам. Слышим на сопке, что рядом, возня и разговоры. Смотрим в приборы 

ночного видения. А там вся рота, упитая вусмерть, устроила соревнования по 

слалому. Садятся на автомат, приклад в землю, и на этих импровизированных 

салазках лихо объезжают деревья, кустарники. Сталкиваются друг с другом, 

падают, веселятся. Пикник на обочине жизни устроили себе, сукины дети. Мы их 

всех переловили, кое-как построили, оружие отобрали. Темно стало, почти ни 

черта не видать, пересчитали, вроде все балбесы на месте. Подводят ко мне по 

одному. Я голос изменил и спрашиваю: "Ты знаешь, где находишься, скотина?" 

Тот и отвечает: "Нет!" Я: "Ты в плену, русская свинья. Будешь в русских 

стрелять -- оставим в живых!" Парень отвечает: "Стреляйте, режьте, но в 

своих стрелять не буду!" Наш парень! Мы его спать отправили. Следующего 

вызываем, те же вопросы, тот отвечает: "Буду!" Что мне оставалось делать -- 

в ухо и в обоз. Третьего вызываем, а тот отвечает: "Как прикажете!" И этому 

гаду в ухо, бойцы мои проверенные тоже в стороне не остались, пару раз 

приложились. Короче из ста сорока "наемников-ополченцев" только тридцать 

отказались воевать против нас. Готовы были принять смерть, а остальных, 

товарищ генерал, прошу сегодня же отправить обратно в те военкоматы, что 

призвали их на службу. Вот рапорт. 

Мы внимательно стали рассматривать третью группу, готовую воевать 

против своих же. У всех чесались руки, но, судя по их лицам, бойцы им уже 

популярно ночью объяснили, что те не правы. "Предатели" ежились под нашими 

пристальными взглядами. Некоторые пытались что-то объяснять, что у них 

семьи, дети. Но все это только вызывало чувство ненависти, презрения, 

отвращения. О такую мразь не хотелось даже руки марать. Любой солдат, что 

прошел Грозный и выжил, стоит памятника из золота и уважения. Я уже говорил, 

и не боюсь повториться, что каждому из них я готов лично, прилюдно 

поклониться в ноги. Они, пацаны девятнадцати-двадцати лет не понимали своего 

величия, величия своего духа, Поступка, который они совершили. Из трехсот 

семидесяти пяти человек во втором батальоне сейчас оставалось от 

первоначального состава двадцать восемь. Страшная статистика. И никто из нас 

не посмел даже осудить на словах этих парней, за то, что они разбили эти 

морды. За тех, кто остался на Минутке, в Северном, у железнодорожного 

вокзала, у гостиницы "Кавказ", и во многих-многих местах братской могилы -- 

Грозного. 

Ближе к обеду привезли еще около пятидесяти человек пополнения, в 

основном были опять "наемники". Всего их доставили в Северный двести 

двадцать, и планировалось еше завезти в несколько этапов. Сволоту из второго 

батальона набили, как сельдей в бочку, и обратным рейсом отправили на 

родину. 

Глава 25 

Сан Саныч по просьбе местных жителей пошел отвечать на их накопившиеся 

вопросы. Нас с Юрой взял как телохранителей. Как раз был выходной, хотя на 

войне все сливается в одну сплошную ленту. Редко, когда знаешь, какое 

сегодня число, день недели. Но в этот день была торжественная молитва в 

местной мечети. Подъехали как раз к окончанию молитвы, все местные высыпали 

и обступили полукругом наш УАЗик. Нам с Юрой это жутко не понравилось. В 

жесткой форме потребовали, чтобы местные построились в одну линию на 

расстоянии пяти шагов. Это не привнесло тепла в нашу беседу, но нам было 

спокойней. Среди присутствующих было много молодежи, до двадцати пяти лет. 

По многочисленным признакам безошибочно определили боевиков. Потертая 

материя на правом плече от постоянного ношения автомата. Привычка держать 

левую руку постоянно полусогнутой, и потертость на предплечье левого рукава 

также получается со временем, когда цевье автомата постоянно трет рукав. 

Правое плечо, как правило, тоже опущено ниже левого, все от того же 

автомата. Лицо за зиму не загорает, зато закапчивается от постоянных 

выстрелов и разрывов. И еще куча маленьких признаков, которые безошибочно 

отличают боевика-духа от мирного жителя. Вся эта многочисленная группа 

маячила на заднем плане, в разговоры не вступала. То, что почти все они были 

одеты в длинные и широкие одежды, а руки держали за полой пальто, халата, 

плаща, оптимизма нам с Юрой не прибавляли. Три автомата, водитель не в счет, 

пока он выскочит из машины и развернется -- мокрого места не останется, так, 

новые краски в местный пейзаж. Впереди старейшины -- прекрасный живой щит, с 

одного выстрела с ними не разделаешься, сразу дорогу до основного противника 

себе не расчистишь, что ж: я не собираюсь рисковать своей жизнью ради этих