осмотрел себя. Грязный как свинья. Бушлат перепачкан землей, глиной, кровью. 

В нескольких местах порван, прожжен. Ботинки покрывал толстенный слой грязи, 

брюки тоже были перепачканы, и в некоторых местах имелись небольшие дырки. 

Форму я любил. С первых дней в училище мой командир роты майор Земцов 

привил, вбил любовь к форме, строевой подготовке. Сам всегда опрятный, 

свежий, подтянутый нам, зеленым курсантам, служил образцом строевого 

офицера. Видел бы он меня сейчас. Я тяжело вздохнул. Каждое время для тебя 

кажется самым тяжелым и обременительным. Но когда по прошествии лет 

оглядываешься, то просто смеешься над собой и теми трудностями, которые тебе 

казались непреодолимыми. Как в школе тебе было трудно, ты со смехом 

вспоминаешь в училище, институте. А как мучился перед сессиями в училище, с 

улыбкой рассказываешь своим детям. Так же за столом своих товарищей ты 

вспоминаешь о своих мучениях и волнениях при приеме первого взвода. Когда 

череп уже основательно полысел, а морду лица избороздили морщины, с трепетом 

вспоминаешь, как сложно было познакомиться с девушкой. Как готовился к 

первому и последующим свиданиям. Мой бы опыт сейчас да тому молодому 

курсанту, Славке Миронову. Хоть и сейчас, бывает, знакомишься с девушками 

младше себя, но нет уже того налета романтизма. Не бежит так же по жилам 

кровь, как раньше. Старый стал. Я усмехнулся своим мыслям. Неплохо сейчас за 

девчонками побегать. Рождество хоть прошло или нет? И вообще, какое сегодня 

число? Хотел подойти, спросить у кого-нибудь, но потом передумал и махнул 

рукой. Какая разница! Что от этого изменится? Ничего. У меня в январе день 

рождения. Не буду о нем вспоминать. Не надо отвлекаться от главного. 

Выполнить задачу и выжить. И все. На остальное плевать с высокой колокольни. 

На всех, кто остался на Большой Земле. Как они наплевали на нас, на меня, 

так и я плюю вместе с нашим коллективом на всех. Мы еще вернемся! 

Внимательно посмотрел вокруг себя. Все двигались устало, медленно. Лица 

безжизненны, глаза как у альбиносов красные, впалые, черты лица заострены. 

Все, кого я знал в жизни толстячками, теперь осунулись. Хорошая диета. Кто 

желает похудеть за минимальные сроки, приглашаю на войну. Неплохая получится 

реклама. Результат гарантирую. 

Если раньше перед предстоящими событиями было какое-то возбуждение, то 

сейчас кроме усталости не было никаких эмоций. Воевать, так воевать. Плевать 

на все. Наверное, нервная система научилась самосохраняться и не тратить 

драгоценную энергию попусту на мнимые переживания, которые происходят до 

наступления события. А вот при наступлении данного события уже 

выплескивается адреналин, обостряются рефлексы. Умная это система, 

человеческий организм. 

Подошел Юрка. Он заметно нервничал. 

- Что нового? 

- Доктор приходил? 

- Приходил, но ты не отвечай как еврей вопросом на вопрос. 

- Был в штабе. Там хорошего мало. Ханкала давит. Соседи наложили полные 

штаны, стрелки переводят на нас. Короче - труба. 

- Это есть наш последний и решительный бой. Так получается. 

- Именно так. Я смотрю, тебе это неинтересно. 

- Не то слово, Юра. Мне по хрену. Что будет, то будет. 

- Что-то ты расклеился совсем. 

- Я спокоен. Абсолютно спокоен. Давно не было такого душевного 

равновесия. Все безразлично, на душе спокойствие. Ничто не тяготит, не 

мучает. Нет ни совести, ни страха, никаких эмоций. Все параллельно. 

- Ты выглядишь так, словно принял какое-то решение. Не самоубийством 

решил покончить, часом, или на амбразуру лечь? 

- Нет. Просто смертельно устал от всего этого дурдома. И поэтому пусть 

принимают любое решение. Я пойду куда угодно, кроме госпиталя. А здесь я как 

был, так и остаюсь. В боевики не рвусь, но и по тылам отсиживаться не буду. 

Все как обычно, только без эмоций. Обычная работа. 

- А аппетит у тебя не пропал, тяга к жизни? 

- На этот счет не волнуйся. Все хорошо. Когда штурм начнется? Ночью? 

- Нет, все, как обычно, переиграли. Через два часа. Сначала должны 

ударить соседи, а мы подключаемся к этому "концерту" через двадцать минут. 

- Хотелось бы часа через два. 

- Мне тоже, но хоть на это их удалось уговорить, а то тоже не хотели 

ничего делать. 

- Понятно. Сибирская "махра" жаловаться не пойдет, а будет биться до 

конца, это тебе не элита. Все нормально, все как обычно. 

- Что ты как попугай заладил. Все хорошо, прекрасная маркиза. Не 

психуй. Лучше помоги. 

- Чего тебе? 

- Найди новую аптечку. Если сможешь, то и броник тоже. Не сможешь, и 

хрен с ним. 

- Попробую. Не раскисай! 

- Я не раскисаю, а просто в который раз тебе, балбесу, повторяю: я 

спокоен. И все. 

Юра ушел и вернулся минут через двадцать. В руках он нес абсолютно 

новый бронежилет. 

- Кто это тебе подарил его? 

- В третьем батальоне получили, один подарили. Женька Иванов передал 

тебе капли в уши. Говорит, что долго искал. Последний флакон, говорит, 

хорошо помогает. Держи. И еще аптечка. 

- Спасибо, Юра. Что бы я без тебя делал? 

- Ничего. Ночью скакал бы без броника. И все дела-то. 

- Точно. Помоги подогнать. Тихо, осторожнее, уши больно. 

- Они же у тебя не слышат. 

- Так больно же. 

- Потерпи, сейчас я ремни отпущу. 

- Тяжелый какой, собака. Полдня походил без него, так как молодой на 

крыльях летал. 

- Сейчас опустишься. Сан Саныч хочет, чтобы ты во время атаки сидел при 

штабе. 

- Ты серьезно? 

- Да, он уже наслышан про твои уши. 

- Ты разболтал? 

- Нет. Просто уже многие в бригаде наслышаны о твоих походах. О том, 

как ты вынес мертвого бойца. В первом батальоне была подобная история, так 

командир взвода умом тронулся. Вот Сан Саныч и Серега Казарцев опасаются за 

твои мозги. Оставайся, Слава. Тем более, что с таким настроением, как у