Дмитрий Андреевич Фурманов 

Чапаев 

Аннотация 

Роман "Чапаев" (1923) - одно из первых выдающийся произведений русской советской литературы. Писатель рисует героическую борьбу чапаевцев с Колчаком на Урале и в Поволжье, создает яркий образ прославленного комдива, храброго и беззаветно преданного делу революции. 

Дмитрий Фурманов 

Чапаев 

I. РАБОЧИЙ ОТРЯД 

На вокзале давка. Народу - темная темь. Красноармейская цепочка по перрону чуть держит оживленную, гудящую толпу. Сегодня в полночь уходит на Колчака собранный Фрунзе рабочий отряд. Со всех иваново-вознесенских фабрик, с заводов собрались рабочие проводить товарищей, братьев, отцов, сыновей... Эти новые "солдаты" как-то смешны и неловкостью и наивностью: многие только впервые надели солдатскую шинель; сидит она нескладно, кругом топорщится, подымается, как тесто в квашне. Но что ж до того - это хлопцам не мешает оставаться бравыми ребятами! Посмотри, как этот "в рюмку" стянулся ремнем, чуть дышит, сердешный, а лихо отстукивает звонкими каблуками; или этот - с молодцеватой небрежностью, с видом старого вояки опустил руку на эфес неуклюже подвязанной шашки и важно-важно о чем-то спорит с соседом; третий подвесил с левого боку револьвер, на правом - пару бутылочных бомб, как змеей, окрутился лентой патронов и мечется от конца до конца по площадке, желая хвальнуться друзьям, родным и знакомым в этаком грозном виде. 

С гордостью, любовью, с раскрытым восторгом смотрела на них и говорила про них могутная черная рабочая толпа. 

- Научатся, браток, научатся... На фронт приедут - там живо сенькину мать куснут... 

- А што думал - на фронте тебе не в лукошке кататься... 

И все заерзали, засмеялись, шеями потянулись вперед. 

- Вон Терентия не узнаешь, - в заварке-то мазаный был, как фитиль, а тут поди тебе... Козырь-мозырь... 

- Фертом ходит, што говорить... Сабля-то - словно генеральская, ишь таскается. 

- Тереш, - окликнул кто-то смешливо, - саблю-то сунь в карман - казаки отымут. 

Все, что стояли ближе, грохнули хохотной россыпью. 

- Мать возьмет капусту рубить... 

- Запнешься, Терешка, переломишь... 

- Пальчик обрежешь... Генерал всмятку! 

- Ага-га... го-го-го. Ха-ха-ха-ха-ха... 

Терентий Бочкин, - ткач, парень лет двадцати восьми, веснушчатый, рыжеватый, - оглянулся на шутки добрым, ласковым взором, чуть застыдился и торопливо ухватил съехавшую шашку... 

- Я... те дам, - погрозил он смущенно в толпу, не найдясь, что ответить, как отозваться на страстный поток насмешек и острот. 

- Чего дашь, Тереша, чего?.. - хохотали неуемные остряки. - На-ко семечек, пожуй, солдатик божий. Тебе шинель-то, надо быть, с теленка дали... Ага-га... Ого-го... 

Терентий улыбчиво зашагал к вагонам и исчез в серую суетную гущу красноармейцев. 

И каждый раз, как попадал в глаза нескладный, - его вздымали на смех, поливали дождем ядовитых насмешек, густо просоленных острот... А потом опять ползли деловые, серьезные разговоры. Настроение и темы менялись с быстротой, - дрожала нервная, торжественная, чуткая тревога. В толпе гнездились пересуды: 

- Понадобится - черта вытащим из аду... Скулили все - обуться не во что, шинелей нету, стрелять не знаю чем... А вон она - ишь ты... - И говоривший тыкал пальцем в сторону вагонов, указуя, что речь ведет про красноармейцев. - Почитай, тыщу целую одели... 

- Сколько, говоришь? 

- Да, надо быть, тыща, а там и еще собирается - и тем все нашли. Захочешь, найдешь, брат, чесаться тут некогда - подошло время-то он какое... 

- Время сурьезное - кто говорит, - скрепляла хриплая октава. 

- Ну как же не сурьезное. Колчак-то, он прет почем зря. Вишь, и на Урале-то нелады пошли... 

- Эхе-хе, - вздохнул старина - маленький, щупленький старичок в кацавейке, зазябший, уморщенный, как гриб. 

- Да... Как-то и дела наши ныне пойдут, больно уж плохо все стало, - пожалобился скучный, печальный голосок. 

Ему отвечали серьезно и строго: 

- Кто ж их знать может: дела сами не ходют, водить их надо. А и вот тебе первое слово - тыща-то молодцов!.. Это, брат, д е л о - и большое дело, бо-ольшое!.. Слышно в газетах вон - рабочих мало по армии, а надо... Рабочий человек - он толковее будет другого-прочего... К примеру, недалеко ходить - Павлушку возьмем, Лопаря, - каменный, можно сказать, человек... и голову имеет - не пропадет небось! 

- Кто говорит, известно... 

- Да не то что мужики, - ты, вон она, на Марфушку на "Кожаную" глянь, тоже не селедка-баба. Другому, пожалуй, и мужику пить даст. 

Марфа, ткачиха, проходя неподалеку и услышав, что речь идет про нее, быстро обернулась и подошла к говорившим. Широкая в плечах, широкая лицом, с широко открытыми голубыми глазами, чуть рябоватая, - она выглядела значительно моложе своих тридцати пяти лет. Одета в новый солдатский костюм: штаны, сапоги, гимнастерка, волосы стрижены, шапка сбита на самый затылок. 

- Ты меня что тревожишь? - подошла она. 

- Чего тебя тревожить, Марфуша, - сама придешь. Говорю, мол, не баба у нас "Кожаная", а кобыла бесседельная... 

- То есть я-то кобыла? 

- Ну, а то кто? - И вдруг переменил шутливый тон. - Говорю, что на воина ты крепко подошла... Вот что! 

- Подошла - не подошла: надо... 

- Ясное дело, что надо... - Он минутку смолчал и добавил: - Ну, а т а м-т о - как? 

- Чего -к а к? 

- Дела всякие свои? 

- Што ж дела... - развела руками Марфуша. - Ребят в приюты посовала, куда их деешь? 

- Куда деешь... - посочувствовал и собеседник. 

И, передохнув трудно, сказал соболезнующим грудным дыхом: 

- Ну, похраним, похраним, Марфуша, а ты не терзайся: похраним... Поезжай спокойная, нам тут чего уж осталось и делать, как не за вас работать?.. Придет, може, время - и мы тогда... а? 

- Так вот же... - кивнула Марфа, - да и вернее всего, што так оно будет... на одном отряде разве можно смириться?.. Беспременно будет. 

- И ребята, кажись, тово, - мотнул собеседник на вагоны. 

- Чего ж им, - ответила Марфа, - только бы ехать, што ли, скорей: ждать, говорят, надоело. Ехать и ехать - одно слыхать, чего толшиться?.. Э-гей, Андреев! - окликнула Марфа кого-то из проходивших. - Насчет отправки чего там балачут?