- Все может быть...-протянул Кроссмен, обрадованный предположением, что красивый ирландец мечтает вовсе не о племяннице интенданта. 

- Его заперли на гауптвахте, - сообщил Генкок новость, которую он только что узнал (разговор этот происходил вскоре после их возвращения из похода против команчей). - С ним его чудак слуга. Майор отдал распоряжение удвоить охрану. Что это значит, капитан Слоумен? Вы, наверно, это можете объяснить лучше других. Ведь не ждут же, что он попытается бежать! 

- Не думаю, - ответил Слоумен, - особенно если принять во внимание, что он не знает, где находится. Я только что был там, чтобы посмотреть на него. У него настолько помрачен рассудок, что он не узнал бы самого себя в зеркале. 

- Помрачен рассудок?.. Что вы хотите этим сказать? - спросили Генкок и другие офицеры, которые еще не знали всех подробностей случившегося. 

- У него горячка - он бредит. 

- Неужели же из-за этого усилена охрана? Чертовски странно! Должно быть, сам майор немного помешался. 

- Может быть, это предложение или, вернее, распоряжение майорши? Ха-ха-ха! 

- Но что это означает? Неужели наш старик действительно опасается, что мустангер сбежит оттуда? 

- По-моему, дело не в этом. Ои, по-видимому, больше опасается, что кто-нибудь ворвется туда. 

- Ах, вот как! 

- Да, для Мориса-мустангера безопаснее находиться под замком. По поселку бродят подозрительные личности, и снова начались разговоры о суде Линча. Либо "регулярники" жалеют, что отложили расправу, либо кто-то их настраивает против мустангера. Ему повезло, что старый охотник вступился за него и что мы вернулись вовремя. Еще один день - и мы не застали бы Мориса Джеральда в живых. Теперь, во всяким случае, беднягу будут судить честно. 

- Когда же суд? 

- Как только к нему вернется сознание. 

- Этого, может быть, придется ждать целый месяц, если не больше. 

- А может быть, все пройдет через несколько дней или даже часов. Раны его, по-видимому, не так уж серьезны. Больше пострадал его рассудок - очевидно, не от них, а от какого-то душевного потрясения. Все может измениться за один день. И, насколько мне известно, "регулярники" требуют, чтобы его судили немедленно, как только он придет в себя. Ждать, когда у него заживут раны, они не намерены. 

- Может быть, ему удастся оправдаться? Надеюсь, так и будет, - сказал Генкок. 

- Не думаю, - ответил Кроссмен, покачав головой. - Поживем - увидим. 

- А я в этом уверен, - сказал Слоумен. Но в тоне eго слышалась не столько уверенность, сколько желание, чтобы это было так. 

Глава LXIX. ТАЙНА И ТРАУР 

В асиенде Каса-дель-Корво царит печаль. Между членами семьи - какие-то загадочные отношения. 

Их осталось только трое. Видятся они гораздо реже, чем раньше, а при встречах держатся очень холодно. Они видятся только за столом и говорят тогда только о самом необходимом. 

Понять причину этой печали нетрудно; до некоторой степени понятна и их молчаливость. 

Смерть, в которой больше уже никто не сомневается, - смерть единственного сына, единственного брата, неожиданная и загадочная, - страшный удар и для отца и для сестры. 

Эта же смерть может объяснить и мрачное уныние Кассия Колхауна, двоюродного брата убитого. 

Но дело не только в этом. Они сдержанны друг с другом даже в тех редких случаях, когда им приходится говорить о семейной трагедии. 

Помимо общего горя, у каждого из них есть еще какая-то своя тайная печаль, которой он не делится и не может поделиться с остальными. 

Гордый плантатор не выходит теперь из дому. Он часами шагает по комнатам и коридорам. Тяжесть горя сломила его гордость и грозит разбить сердце. Однако старика гнетет не только тоска о погибшем сыне; невнятные проклятия, срывающиеся порой с его губ, выдают и другие чувства. 

Колхаун все время куда-то уезжает, как и раньше; он появляется, только когда надо садиться за стол или ложиться спать, - и то не всегда. 

Как-то раз он отсутствовал весь день и почти всю ночь. Никто не знает, где он был; и ни у кого нет права спрашивать его об этом. 

Луиза почти все время проводит в своей комнате. Иногда, правда, она поднимается на асотею и стоит там одна, о чем-то размышляя. 

Там, под сводом синего неба, ей легче переносить свои страдания - тоску о погибшем брате, страх потерять любимого и, быть может, неприятные мысли о скандале, уже связанном с ее именем. 

Последнее меньше всего беспокоит ее. Больше всего ее волнует страх за любимого; печаль о погибшем брате, такая мучительная вначале, стала понемногу утихать. 

Но тревога о возлюбленном с каждым часом становится сильнее. 

Луиза знает, что Морис Джеральд заперт в крепких стенах военной гауптвахты. 

То, что эти стены неприступны, ее не беспокоит; наоборот, она боится, что они недостаточно крепки. Для этого у Луизы есть основания. До нее дошли ужасные слухи. 

Поговаривают о новом суде Линча; на этот раз в качестве судьи выступит не Сэм Мэнли и присяжными будут не "регулярники", а негодяи, не знающие, что такое совесть, которых всегда можно найти в пограничных селениях, особенно вблизи военного поста. 

У многих эти разговоры вызывают удивление. Трудно понять, почему арестованного должны снова судить не по закону. 

Факты, выяснившиеся за последнее время, не меняют дела; во всяком случае, нет никаких новых доказательств его виновности. 

Хотя четыре всадника и не были индейцами - что доказано находкой в дупле, - тем не менее вполне возможно, что в смерти Генри Пойндекстера повинны они. Кроме того, нет ни малейшей связи между ними и мустангером - не больше, чем если бы они были настоящими команчами. 

Почему же тогда опять вспыхнула эта неприязнь к арестованному? 

Все это настолько странно, что многих ставит у тупик. 

Лишь немногие знают или подозревают разгадку этой страшной тайны; пожалуй, всего только трое: Зеб Стумп и Луиза Пойндекстер; третий - Кассий Колхаун. 

Наблюдательный охотник заметил кое-что подозрительное в поведении Мигуэля Диаса и его приятелей, которые неожиданно завязали дружбу с десятком таких же отпетых негодяев - "грозы" поселка. Зеб выяснил также, что их подстрекатель - отставной капитан волонтеров Кассий Колхаун.