Один, высокий и тощий, как жердь, шагал впереди; другой, низкий и широкий, жмуря красные слезящиеся глаза, зацепил крюком посоха за ремень переднего и ковылял боком, стараясь не отстать. 

- Куда вас нелегкая несет? - спросил их Ваула. - И почему на вас рясы обвисли, точно с чужого плеча? 

Красноглазый, теребя рыжую бородку, выступил вперед, переломился в поясе и поклонился до земли: 

- Хощу рещи вам, о братие, что бежим мы от бесчинствующих злодеев, рекомых татарами, кои все земное искореняют нещадно... 

- Потому вы и рясы надели? 

- Рясы эти исконные наши и обвисли на нас от малоядения, - пропищал бабьим голосом высокий монах. 

- Людие стали скупы, людие стали немощны, не чтут сана духовного. Чего только очи наши не видели? - продолжал красноглазый. - И бессловесные скоты и бесчувственные каменья от того, что сейчас деется, могут повергнуться в плач и стенание! Увы!.. Горе нам, увы! 

- А куда же вы путь держите? - строго спросил Баула. - От смерти или за смертью? 

- Да что ты непутевое речешь!.. В Киев мы идем, братие, в Киев златоглавый, первопрестольный! Там, сказывают, монаси не голодуют и не бегают, как здесь, а спасаются в монастырских скитах в достодолжном почете... Потому - народ там богобоязненный, полный благочестия, а злые татаровья далеко. О них там и слухом не слыхали. 

- А вы топоры держать умеете или их за печку запрятали? - спросил Ваула. 

- Отроду топора в руках не держали. Где нам мирским делом заниматься! Мы духовные стихи поем, заупокойные молитвы и сладостные стихиры читаем. 

- Видим мы, что вы из родной земли бежите, когда она кровью заливается, когда мунгалы детей в костры бросают! - сказал грозно Звяга. - У нас в отряде тоже есть монах, отец Ратибор. Да еще человека четыре сбросили подрясники, натянули зипуны и взялись за рогатины. А вы что? Ненужные вы, дармоеды! Ни пользы от вас, ни толку. Отвечайте, не мешкая, где вы видели татар? 

- В земле суздальской, о братие! Там татары и мунгалы по всем погостам рассыпались, жгут и насилуют христиан. 

- И страху не имеют? 

- А кого им бояться? Говорят, князь Георгий Всеволодович суздальский уехал далеко, в белозерские леса, большой полк собирать, а его дружинники и ратные люди заперлись по городам за крепкими стенами... Нам бы поесть чего! 

- Ладно! Садитесь к костру. Может, кто вас и покормит. 

Оба монаха, не снимая заплечных котомок, подсели к костру, где на угольях кипел закоптелый глиняный горшок. 

- Чего варите? 

- Аль не видишь? Свежую уху! 

- Свежую? То-то радость, отче Авраамий! Да разве в такой лесной чаще рыба водится? 

- А то как же! - ответил Ваула. - У нас тут щука и белуга по лесу ходила. Леса пали, горы встали, щучий хвост увяз! 

- Поди ж ты какое чудо! 

Длинный монах заглянул в горшок: 

- А что же рыбы в горшке не видно? 

- Ну так что ж! Из твоей котомки щучий хвост торчит, горшка ждет. Давай-ка его сюда. 

Монах нехотя скинул котомку и ворча вытащил мороженую щуку: 

- Добрые люди на дорогу дали. Путь-то нам до Киева еще долгий... Кушайте, братие, только нас отпустите! 

Ваула взял рыбу, поскоблил засапожным ножом чешую, разрубил щуку на части и бросил в горшок: 

- Мучной подпалкой заправим, вот и ладная уха будет. Может, и соль у тебя есть? 

- Есть полгорсти... 

- Давай и соль. Мы давно без соли хлебаем. 

Длинный монах достал со вздохом из котомки тряпицу, отсыпал из нее соли в горшок и опять бережно спрятал тряпицу. Оба присели к горшку, держа деревянные ложки. 

- Чего ты все вздыхаешь, отче? - спросил Звяга. - Прилетел тень на Петров день, сел тень на пень и начал плакать: волосы вянут, дубрава шумит. О чем плачешь? Хочешь на тот свет с солью прийти? Там отчет дадите, как с татарами воевали! 

- Да мы ничего! Мы с охотой! - испугались монахи. - Только окажите милость, как прикончим ушицу, отпустите нас подобру-поздорову! 

- Да нам что за корысть держать вас! - сказал Ваула. - Только обуза одна. 

Оба монаха, забыв об ухе, спрятали ложки, стали креститься, кланяться всем в пояс и быстро зашагали по дороге на юг. 

Сторонники, посмеиваясь, принялись за еду, когда между елями снова показался путник. Он вел в поводу коня. 

- Кого бог несет? - крикнул дозорный. 

- Гонец из Коломны! 

- Ты нам самый нужный человек. Пойдем к старшому! 

На поляне горели костры. В стороне стояли привязанные кони. Возле костров сидели ратники. Один из них, в коротком нагольном полушубке, зашивал дратвой разорванный сапог. Другой точил на камне топор, третий рассказывал: 

- Налетел тут на витязя Алешу печенежский могучий удалец по имени Редедя и хотел ударить его в грудь торчмя головой. А лихой Алеша Попович как схватит Редедю за голову, как поднимет его над своим темечком, да как шваркнет о землю, тут у Редеди и дух вон!.. 

Рассказчик замолк. Все рассматривали подходившего. Он был еще очень молод, безусый, в кольчуге и высоких булгарских сапогах. Конь его строен и статен, но очень истощен. 

- Видно, дальний путь ты проехал, что конь твой так замаялся? - спросил один из сидевших у костра. 

- Из Коломны. Еду гонцом к великому князю Георгию. 

- Что же ты таким кружным путем едешь? - спросил ратник, чинивший сапог. 

- Всюду татарские разъезды. Поневоле пришлось петлять... 

- Что-то, сынок, лицо твое мне больно знакомо? 

- Да и я тебя помню, - отвечал прибывший. - Не ты ли приезжал в Перунов Бор на медвежью охоту? Отец мой, Савелий Дикорос, тебя по лесу водил. Здоров буди, Евпатий Коловрат! 

- Ужель Торопка? Каким же ты удалым витязем стал! Да что же ты стоишь? Садись к нам! 

Торопка привязал коня к дереву и опустился на ворох еловых ветвей у костра. Он подробно рассказал об осаде Коломны, Владимира, о своем бегстве и стычке с монголами. Евпатий расспрашивал его, где сейчас стоят татарские отряды, куда пролегает Батыева тропа. Торопка толково объяснил, что знал. Тогда Евпатий повернулся к сторонникам: 

- Сниматься со стоянки! Идем на север! 

6. НОЧНАЯ СХВАТКА 

...Хоть мало нас, но мы - славяне!