"От князей защиты не дождешься, а Феодора все нет!.. Придут татары. Кто укроет, кто заступится? Князья все спорят да ссорятся, каждый верховодить хочет... Погубят они землю русскую! Придут татары... Зарежут аль уволокут к себе". 

Семеня ножонками, подошел к ней сынишка. Крепко прижавшись к матери, поднял на нее отцовские глаза. Хоть и мал был, а чувствовало дитя, что у матери горе. Обняла Евпраксия любимца, с трудом сдержала слезы: 

- Нет! Не отдам тебя татарам, Ванюшка! Не будет рабом татарским сын Феодора! Не будет татарской наложницей и жена его Евпраксеюшка! 

Снизу послышался странный шум. Захлопали двери, раздался громкий вопль и рыдания. 

Сердце оборвалось у Евпраксии. Не помня себя, с ребенком на руках, опрометью бросилась она вниз, вбежала в горницу... На руках у плачущих женщин билась старая княгиня Агриппина. Князь Юрий, казалось, потерял разум. Он рвал на себе одежду и кричал: 

- Я виноват в его кончине! Я!.. 

Впереди стоял старый Апоница, верный слуга и пестун князя Феодора. В рваной и грязной одежде, с запекшимися кровавыми ранами, измученный и похудевший, он тоже заливался горькими слезами: 

- Изрубили его, окаянные! Никого в живых не оставили! Меня отпустили вам поведать. На моих руках скончался наш соколик! 

Евпраксия не закричала, не забилась в слезах и причитаниях. Молча повернулась и, прижимая к груди сына, вышла из горницы. Поднялась по витой лестнице в свой терем, подошла к окну, распахнула его и вместе с ребенком бросилась на черневшие внизу камни. 

7. ПЛЕННЫЕ МОНГОЛЫ 

Рязанское войско вошло в глубь Дикого поля. Застигнутое метелью, оно остановилось боевым лагерем. 

Князья и воеводы сидели в шатре тесным кругом на большом ковре. Думали, как сберечь русскую землю. В шатре, сквозь полотнища, слышалось завывание метели, унылый свист ветра. Лучины в двух поставцах горели трепетными огнями. Угольки, шипя, падали в деревянные ковши с водой. Чадь 1, сидя на коленях, присматривал за огнем. Нападения не жди в такую ночь, - буря с ног валит! 

Кто-то подъехал на коне. Стал расспрашивать, где найти князя? Приподняв тяжелый полог, в шатер пролез засыпанный снегом отрок в нагольном полушубке. Скинув запорошенный колпак, отрок сказал: 

- Приехал старый воевода Ратибор. Говорит: важные вести привез. Ждать до утра не может. 

- Какой он воевода! - сказал один из князей, давно враждовавший с родичами Ратибора. - Не поп и не расстрига! Сидел бы в монастыре и отбивал усерднее поклоны и молитвы! Бродит по ночам, как леший. Видно, на душе не мало тяжких грехов, если не спится, не сидится и сон не берет. 

- Истину ли ты говоришь? Бог тебе послух! - ответил из угла другой голос. - Силком доброго витязя в поруб 2 засадили и постригли в монахи. 

- Довольно старой розни! - сказал третий голос. - Имемся отныне во едино сердце! 

Все замолкли. Отрок приподнял полог, и в шатер вошел большой, грузный Ратибор. Он снял меховой треух, расстегнул нагольный полушубок. Вытащил и расправил окладистую седую бороду. Перекрестился трижды на образ в золоченой ризе, стоявший на кожаном сундучке в углу, и поклонился в пояс князю рязанскому. 

- Проходи, отче Ратибор! - сказал князь Юрий Ингваревич. - Садись с нами. Трудные думы сейчас у нас. Может, ты что доброе скажешь? 

Ратибор опустился на ковер и начал свой сказ: 

- Я держал сотню дружинников в засаде, в камышовой заросли. Хотел выловить татарина. Надо у них выведать, что они надумали. Метель нас засыпала снегом, да обидно было отступать с пустыми руками. На счастье наше, заметили мы нехристей. Видно, сбились с пути или сами пробирались, чтобы достать у нас языка. Мы дружно набросились на них. Они пустились наутек. Двоих удалось стащить с коней. Один, попроще, легко сдался, другой - как дикий зверь отбивался, визжал, не хотел покориться. Насилу мы его ошарашили секирой и перевязали ремнями. 

- Живьем забрали? 

- Забрали и допытывали. Видно, много знает, а сказать ничего не хочет. 

- Пытать не умеешь, - сказал кто-то. - Привез бы ко мне. 

- Я и привез. 

- Давай-ка сюда! - сказал князь. 

Отроки ввели в шатер монгольских пленных. Руки их за спиной были затянуты ремнями. Один - побогаче, в суконном чекмене, подбитом мерлушкой, с синими нашивками на левом плече и в замшевых белых сапогах. Лицо сухое, точно выкованное из красной меди, напоминало голову рассерженного сыча. Глаза, надменные и зловещие, на мгновение острым испытующим взглядом остановились на каждом из сидевших в шатре. Это были глаза гордого, непокорного, но затравленного зверя, готового к прыжку при первой надежде на битву и свободу. 

Другой пленный - совсем молодой, лет семнадцати, в полуистлевшем домотканом чекмене, надетом поверх облезлого, изодранного полушубка. Ноги завернуты обрывками старой овчины. Он смотрел с испуганным любопытством, впервые видя перед собой урусутов, против которых царь Батый повел свои полчища. 

Князь приказал крикнуть Лихаря Кудряша. 

- Ты будешь ли отвечать? - обратился Лихарь к старшему пленному. 

Тот покосился на него и отвернулся. 

- Если молчать будешь, тебя прижгут огнем. 

- Буду отвечать. 

- Кто ты? Как тебя зовут? 

- Я сотник Урянх-Кадан, из тумена владыки всех владык, Бату-хана. 

- Сколько у него войска? 

- Войска у Бату-хана столько, что пересчитывать его придется девяносто девять лет. 

- Где находится Бату-хан? 

- Здесь в степи. На расстоянии полета стрелы. Прямо перед вашим войском. 

- Куда он идет? 

- Бату-хан идет покорить урусутов и сделать их своими кандальниками. 

- Почему он стоит, а не идет вперед? Боится нас? 

- Бату-хан ничего не боится. Он выжидает, пока успокоится метель. Злые духи урусутов плюют снегом нам в лицо, не хотят пустить нас в свои земли. Когда наши онгоны прогонят урусутских мангусов, Бату-хан пойдет вперед, прямо на город Рязань. 

- Кто главный начальник у монголов? 

- Их много. Главные начальники - одиннадцать царевичей священной крови Великого Воителя Чингиз-хана. 

- Все ли идут на Рязань? 

- Чтобы идти всем на Рязань, не хватит места войскам, корма коням. Войска идут рядом, широкими крыльями, как облавой на охоте. Самый правый - Шейбани-хан, самый левый - Гуюк-хан.