Первым моим побуждением было поделиться своими планами с сэром Генри. Но, поразмыслив, я решил вести игру самостоятельно и поменьше говорить об этом. Баронет молчалив и погружен в свои мысли. Вой, который мы слышали на болотах, очень на него подействовал. Я решил не усугублять его беспокойства, но оружия не сложу и буду действовать на свой страх и риск. 

Сегодня после завтрака у нас разыгралась небольшая сцена. Бэрримор попросил у сэра Генри разрешения поговорить с ним, и они ушли в кабинет. Сидя в бильярдной, я слышал их повышенные голоса и прекрасно догадывался, о чем там идет речь. Вскоре дверь кабинета раскрылась и баронет позвал меня. 

- Бэрримор в обиде на нас, - сказал сэр Генри. - С нашей стороны, видите ли, было нечестно преследовать его шурина, тайну которого он выдал нам по собственной воле. 

Дворецкий стоял бледный, но держал себя в руках. 

- Я, может быть, погорячился, сэр, но в таком случае прощу прощения. Но все же меня очень удивило, когда я услышал ваши шаги на рассвете и узнал, что вы хотели поймать Селдена. Незачем мне наводить людей на его след - ему, несчастному, и без того плохо. 

- Если б вы действительно выдали Селдена по собственной воле, это было бы совсем другое дело, - сказал баронет. - Но ведь вы, вернее, ваша жена признались во всем только под нашим нажимом. Вам ничего другого не оставалось. 

- Я не думал, что вы воспользуетесь моим признанием, сэр Генри. Никак не думал. 

- Селден опасен для общества. Ведь он ни перед чем не остановится, по его физиономии видно! Вспомните, как редко здесь встречается жилье. Ваять хотя бы мистера Стэплтона - в случае нападения ему надеяться не на что, разве только на собственные силы. Нет, пока этого человека не посадят под замок, мы не можем чувствовать себя в безопасности! 

- Селден никого не тронет, сэр, клянусь вам! Для здешних жителей он теперь не страшен. Поверьте мне, сэр Генри, через несколько дней все будет улажено и он уедет в Южную Америку, Умоляю вас, не сообщайте полиции, что Селден все еще здесь, на болотах. Его уже перестали искать, и он может спокойно дождаться парохода. Если вы донесете на него, нам с женой несдобровать. Прошу вас, сэр, не обращайтесь в полицию! 

- Уотсон, что вы на это скажете? 

Я пожал плечами: 

- Если этот человек уберется из Англии, налогоплательщики вздохнут свободнее. 

- А вдруг он натворит каких-нибудь бед до отъезда? 

- Нет, сэр! Ведь не безумный же он! Мы дали ему все, что нужно. А новое преступление выдаст его с головой. 

- Это верно, - сказал сэр Генри. - Хорошо, Бэрримор... 

- Да благословит вас бог, сэр! Как я вам благодарен! Если Селдена поймают, моя жена не перенесет такого горя. 

- Выходит, Уотсон, мы с вами укрываем уголовного преступника. Но у меня, кажется, не хватит теперь духу выдать его. Хорошо, покончим на этом. Вы можете идти, Бэрримор. 

Пробормотав дрогнувшим голосом несколько слов благодарности, дворецкий пошел к дверям, но на пороге вдруг остановился. 

- Вы так хорошо со мной обошлись, сэр, что мне хочется как-то отблагодарить вас, - нерешительно начал он. - Я кое-что знаю, сэр Генри... может быть, напрасно я так долго молчал, но это выяснилось, когда следствие было уже закончено. Я еще ни с кем не говорил об этом... Речь идет о смерти сэра Чарльза. 

Мы с баронетом так и подскочили на месте. 

- Вам известны обстоятельства его смерти? 

- Нет, сэр. 

- Тогда что же? 

- Я знаю, почему он стоял у калитки в такой поздний час. У него было свидание с женщиной. 

- Свидание с женщиной! У сэра Чарльза! 

- Да, сэр. 

- Кто она такая? 

- Имени ее я вам не скажу, сэр. Я знаю только первые буквы: "Л. Л.". 

- Откуда вам это известно, Бэрримор? 

- Сэр Генри, в то утро ваш дядюшка получил письмо. На его имя обычно приходило очень много писем, ведь он был человек известный и славился своей добротой. К нему каждый обращался со своим горем. Но а то утро пришло только одно письмо, почему я его и запомнил. Почерк на конверте был женский, и на штемпеле стояло: "Кумби-Треси". 

- Дальше? 

- Я бы не вспомнил больше об этом письме, если б не жена. Несколько недель тому назад она принялась за уборку в кабинете сэра Чарльза - в первый раз после его смерти - и нашла в глубине камина листок бумаги. Большая часть его превратилась в пепел, но один маленький кусочек - самый конец - уцелел, и слова еще можно было разобрать, хотя чернила посерели от огня, а бумага обуглилась. Это была, наверно, только приписка, и мы прочли вот что: "Умоляю вас, как джентльмена, сожгите это письмо и будьте у калитки в десять часов вечера". Внизу стояли две буквы: "Л. Л.". 

- Вы сохранили этот обрывок? 

- Нет, сэр. Он рассыпался у меня в руках. 

- А до этого сэр Чарльз получал письма, написанные тем же почерком? 

- Не знаю, сэр, не обращал внимания. Да и это письмо запомнилось мне только потому, что оно было единственное в тот день. 

- И вы не знаете, кто такая "Л. Л."? 

- Нет, сэр, понятия не имею. Но я думаю, что, если б нам удалось разыскать эту леди, мы бы узнали кое-какие подробности о смерти сэра Чарльза. 

- Я просто не понимаю вас, Бэрримор! Как можно было скрывать до сих пор такие важные сведения? 

- Видите ли, сэр, сразу же вслед за этим на нас самих свалилась беда. Кроме того, мы с женой очень любили сэра Чарльза и не забывали его благодеяний. Зачем, думаем, ворошить старое? Нашему несчастному хозяину это уже не поможет, а когда в дело замешана женщина, тут надо действовать осторожно. Ведь даже самые достойные люди... 

- По-вашему, это может оскорбить его память? 

- Да, сэр, я решил, что ничего хорошего из этого не получится. Но вы были так добры к нам... Мне не захотелось скрывать от вас то, что знаю. 

- Хорошо, Бэрримор, можете идти. 

Когда дворецкий вышел, сэр Генри повернулся ко мне: 

- Ну, Уотсон, что вы скажете об этом новом луче света? 

- По-моему, он еще больше сгустил темноту. 

- Да, верно. Но если б нам удалось выследить эту "Л. Л.", тогда все бы прояснилось. Мы теперь знаем, что есть женщина, которой многое известно, а это уже серьезное достижение! Надо только найти ее. Что ж нам теперь делать?